Дом Мельникова: уникальный памятник инженерной мысли

Есть ощущение, что он предвидел все — от взрыва бомбы в 300 м от здания до нехватки угля и необходимости установки дополнительных печей. Он предусмотрел расширение семьи и разделение дома на две квартиры. А дизайн: странные окна, цилиндрические формы, панорамное остекление — все это выглядит естественно и подчинено функциональности внутреннего пространства. Мельников не думал, какую реакцию вызовет его дом у зрителей. Красота — в глазах смотрящего

Константин Мельников совершил практически невозможное. В середине 1920-х годов он получил от государства участок земли в центре Москвы и построил на нем трехэтажный особняк с собственным именем на центральном фасаде — в то самое время, когда сотни тысяч людей уплотнялись и заселялись в дома-коммуны. Это произошло во многом благодаря привилегированному положению Мельникова: в 1924 году он получил заказ, который на долгие годы стал его охранной грамотой и разрешением на любые эксперименты, — проектирование саркофага для тела Ленина. Весьма успешным было и его зарубежное турне: Мельников выиграл конкурс и построил павильон СССР на Международной выставке декоративных и промышленных искусств в Париже 1925 года. Поэтому в 1927 году, когда началось строительство личного дома архитектора, он мог позволить себе если не все, то очень многое.

Мельников долго вынашивал проект собственного дома. Еще в конце 1910-х он экспериментировал с различными идеями, рисовал эскизы — и в итоге пришел к проекту, представляющему собой два пересекающихся цилиндра. При этом проектной документации дома в том значении, в каком мы понимаем это сегодня, не существовало вовсе. Были чертежи на момент начала строительства, планы на момент окончания, но Мельников, лично контролируя процесс, постоянно вносил какие-то изменения и дополнения, можно сказать, в режиме онлайн; более того, он подразумевал, что изменения могут быть внесены и после окончания работ.

За два года поменялось многое, и современные исследователи сталкиваются при изучении дома с огромным количеством непонятных элементов и таинственных технических решений. Например, питерские реставраторы, исследуя дымоходы, обнаружили, что от тех отходят боковые рукава, законцовки которых замурованы; сами рукава никогда не использовались. Рудимент первоначального проекта? Одно из таких ответвлений неожиданно нашло применение уже после войны: отапливать дом было трудно, и Мельников сложил хитроумную супрематистскую печь на втором этаже, подведя к ней рукав дымохода, заложенный в проект на 20 лет раньше. Предвидел или угадал?

Одним из самых интересных инженерных решений, использованных Мельниковым, была ажурная кладка стен. Они состоят не из сплошного кирпича, а представляют собой сетчатый каркас, напоминающий пчелиные соты. Выкладывать кирпич определенным образом было, как ни странно, нетрудно, поскольку архитектор тщательно прорисовал схему кладки в объяснительных документах. Таким образом, дом представляет собой два кирпичных решетчатых цилиндра с отверстиями ромбической формы. Эта кладка позволила распределить нагрузки и сильно облегчить здание — при том, что толщина стен была весьма значительной. Кроме того, не пришлось бить («половинить») кирпич, что позволило сильно сэкономить на стройматериале — в стенах использованы только цельные заводские кирпичи, все рассчитано идеально.

Но в первую очередь «сотовая» структура позволяла планировать внутреннее пространство любым образом, размещая окна в тех местах, где этого требовали помещения. Снаружи кажется, что окна расположены бессистемно — изнутри же становится ясно, что они идеально соответствуют комнатам. По одному-два окна в малых комнатах первого этажа, ряд окон в спальне на втором, три ряда для лучшего освещения в студии на третьем. Ненужные проемы просто закладывались строительным мусором и заштукатуривались. При необходимости можно было провести любую перепланировку, пробить заложенный ромб и заложить любое окно, а несущие структуры при этом не затрагивались. Собственно, Мельников так и сделал, когда его сын Виктор женился и в доме жили сразу две семьи. Один из ромбов был не окном, а естественным шкафом-холодильником на кухне; когда второй семье потребовался отдельный вход, Мельников просто пробил его на месте шкафа. В 1990-е годы при реставрации шкаф-холодильник был восстановлен — второй вход уже пожилому Виктору Константиновичу был не нужен.

Решение с ажурными стенами во многом пересекается с гиперболоидными конструкциями Владимира Шухова. Мельников не просто был знаком с Шуховым, но и работал с ним вместе над рядом проектов, что не могло не повлиять на его инженерные представления. В какой-то мере можно сказать, что Мельников построил шуховскую оболочку, но... из кирпича. Со стенами «рифмуются» и перекрытия — они представляют собой сетку из поставленных на ребро досок, длина и ширина каждой из квадратных ячеек — 50 см. Это позволило достигнуть высокой прочности при очень низкой себестоимости. Единственное железобетонное перекрытие в доме — в подвале над печью.

Итак, в стенах можно было сделать любое количество окон в любом месте здания. Все окна — ромбические, с рамами двух типов. В спальне — с обычной горизонтальной открывающейся форточкой. На первом этаже и в студии — со странной рамой неправильной формы, причем петель в этой раме нет, форточка просто вынимается и ставится около окна. Рамы двойные, и на первом этаже из эстетических соображений внутренняя и внешняя рамы установлены зеркально — это придает дому дополнительный шарм.

Но для проветривания первого этажа нет необходимости открывать окна. По всему этажу — за картинами, в незаметных местах — размещены небольшие форточки-вьюшки, похожие на печные вытяжки. Открывая такую форточку, можно пустить в дом воздух. Впрочем, вентиляция и отопление дома — это отдельная история.

В доме тепло. Снаружи — холод, снегопад (мы исследовали дом в конце января), а внутри уютно даже в огромных, просторных помещениях студии и гостиной. Почему? Как? Ведь батарей центрального отопления в доме нет, никакие инженерные системы не нарушают единство внутреннего пространства.

Одним из учителей Константина Мельникова был Владимир Михайлович Чаплин, знаменитый русский инженер-теплотехник. Еще до революции он разработал системы отопления и вентиляции для сотен знаменитых зданий — от Белорусского вокзала до храма Василия Блаженного (система была интегрирована при реставрации). Мельников многому научился у Чаплина — и внес собственные коррективы. Под домом, в подвале, расположен огромный калорифер, по сути — единственный радиатор ЦО. Раньше на его месте была не меньшая по размерам угольная печь. Интересно, что прямо сюда Мельников вывел мусоропровод из кухни — то, что можно было сжечь, сразу попадало в огонь.

По обе стороны от входа — две симметричные решетки, через которые в дом поступает холодный воздух и опускается под собственным весом вниз. Попадая в калориферную, он нагревается и поднимается вверх уже по другим каналам. Этими каналами пронизан весь дом, и в каждой комнате есть решетки, выводящие теплый воздух, и они пышут жаром так, как ни один обычный радиатор. Каналы оборудованы жалюзи, то есть их можно перекрыть. В спальне они выведены за кроватью, в коридоре — у лестницы, везде — понизу, чтобы равномерно обогревать все комнаты. Разве что в ванной по неясным инженерным причинам решетка установлена под потолком. Там, к слову, стоит огромная чугунная ванна на фигурных ножках, в 1925 году привезенная Мельниковым из Парижа. Самая настоящая, как, впрочем, и практически все в доме.

Между двух беленых цилиндров дома ярко выделяются два непокрашенных кирпичных столпа — бывшие печные трубы, а ныне — вентшахты. Чтобы организовать отвод дыма, Мельников в очередной раз применил оригинальное техническое мышление. Печь находилась по центру подвала, и ее можно было обойти вокруг. А трубы расположены снаружи дома по бокам, и более того, они начинаются ниже уровня печи! Для отвода дыма Мельников приспособил две небольшие печки вроде стационарных буржуек — они создавали тягу и отсасывали дым вниз, к основанию труб.

Уже в 1960-х годах сам Мельников сформулировал суть своего дома: равноценность и равномерность напряжений, света, воздуха и тепла. В доме нет концентрации чего бы то ни было, все распределено.

При этом ты постоянно натыкаешься на какие-то странные штуки, непонятные с первого взгляда инженерные решения и артефакты. На первом этаже, например, внешняя проводка — витые провода пропущены по стенам и потолкам на фарфоровых роликах; некоторые лампы можно опускать и поднимать прямо на проводах. С другой стороны, ламп в доме очень мало — например, в огромной студии всего одна, под потолком. Мельников был абсолютным сторонником естественного освещения.

Напротив кухни в стене два отверстия — это переговорные трубы. По одной можно было общаться со студией на третьем этаже, по другой — с калиткой, как по домофону. Трубу наружу обрезали еще при жизни Константина Степановича, по второй трубе, вполне работоспособной, сейчас проложен антенный кабель — обе восстановят при реставрации. Но значительная часть технических отверстий и проемов, утративших свое первоначальное значение, остаются загадкой. «Зачем это?» — спрашиваем мы у нашего гида, показывая на странно выступающий из кладки кирпич. «Пока ответа нет, — улыбается он. — Возможно, найдем его в документах, хранящихся в доме».

Впрочем, дом Мельникова уникален почти полной сохранностью внутренней обстановки. Ковры, мебель, множество других вещей использовались с 1920-х годов. Музей — это одновременно и памятник инженерной мысли, архитектурной эпохи, и мемориал великого человека. Держа в руках медаль Парижской выставки 1925 года, я думал: а ведь Мельников тоже держал ее в руках. И, возможно, хранил в этом же комоде. Дух времени придает дому не меньший уют, чем фантазия его создателя.

За помощь в подготовке статьи редакция выражает благодарность Павлу Кузнецову, директору Государственного музея Константина и Виктора Мельниковых.