Космическая техника: беседа Александра Грека с космонавтом Марком Серовым

На Западе считается, что космический дизайн ведет свой отсчет с 1968 года, когда американские дизайнеры вмешались в архитектуру американской космической станции «Скайлэб», потребовали врезать обзорное окно, для того чтобы астронавтам было не так скучно работать на орбите. Но это произошло, считается, потому, что довольно долго были засекречены российские, советские проекты по космической тематике, и космическим дизайном у нас занимались, как минимум, на пять лет раньше. Есть такая легендарная женщина — Галина Балашова, которая здесь в прошлом году здесь выступала, которая является, наверное, первым в мире космическим дизайнером, хотя не любит, когда ее так называют. Она любит, чтобы ее называли космическим архитектором, потому что у нее именно архитектурное образование.

Откуда взялся именно космический дизайн? Это применение космической архитектуре в приложении к живым интерьерам. Это когда в 1963 году в ОКБ-1 Королева начали проектировать корабль «Союз», и там впервые появился жилой отсек. До этого все корабли представляли собой сферические капсулы в габаритах термоядерной боеголовки, в которые просто вот еле-еле запихивали ложементы для космонавтов. Я как-то посидел в одном таком ложементе, внутри спускаемого аппарата, на самом деле, довольно жутковатое впечатление, в общем-то, была клаустрофобия, достаточно сильная.

И вот как раз когда начали конструировать инженеры жилой отсек космического корабля «Союз», выяснилось, Сергей Павлович Королев когда посмотрел на это вот внутреннее помещение, он пришел в ужас, потому что везде были понатыканы приборы, и людям было очень трудно там работать. Вот когда тогда вспомнили, что у них в КБ работает Галина Балашова, она имеет профильное образование, и ее попросили, и она после этого стала разрабатывать. Она нарисовала довольно хорошие эскизы, они понравились Королеву, и после этого ее стали привлекать, если можно так говорить, к дизайну, к разработке интерьеров и космических кораблей, и космических станций, и «Салюты» она внутри делала, и станцию «Мир». В принципе, ее влияние видно и на МКС.

Она много что сделала впервые в мире. Например, она придумала, как внутри космических кораблей отделять верх и низ, потому что в невесомости очень трудно понять, где верх, где низ, а человеческая психология требует все-таки внутри себя определять, где потолок, а где пол. И это было решено посредством цветовой гаммы — более светлый условный потолок был, а условный пол был зеленого цвета. Не знаю, правда, как сейчас это происходит. Она придумала трансформируемую мебель. Она вписывала, я видел ее работы по советской так и не осуществленной лунной базе, которая называлась условно «Барминградом», где требовалось, например, вписывать жилые помещения в цилиндрические заготовки, из которых планировалось сделать этот город. Действительно, очень сложная работа, и можно сказать, что мы тут тоже были первыми.

Сегодня мы поговорим не о прошлом, а о настоящем и о будущем. И давайте послушаем для начала Марка, а после этого побеседуем и обсудим.

Марк Серов: Добрый день, уважаемые коллеги! Сначала, как всегда в любом техническом начинании, договариваются о терминах и определениях. Что такое дизайн, что такое художественное конструирование, что такое техническая эстетика, что такое интерьеры космических аппаратов.

Начнем с того, что новомодное слово «дизайн» с английского переводится как конструирование в целом, поэтому здесь иногда бывает путаница, когда говорят «дизайн», подразумевая техническую эстетику, а другие при этом слышат, что речь идет о конструировании космических аппаратов. Так вот, давайте договоримся, что мы не будем использовать слово «дизайн» всуе, а мы будем говорить о технической эстетике, о конструировании космических аппаратов, о проектировании, и будет отдельно говорить о художественном конструировании.

Что касается технической эстетики, мы ведь у себя в космической отрасли своих государственных стандартов так и не разработали, по большей части касающихся эргономики, эргономического обеспечения. Мы пользуемся очень хорошими стандартами, которые разработаны для военной техники, это так называемые ГОСТы РВ, которые так и называются «Эргономическое обеспечение». Там большая серия, они включают в себя все, начиная от терминов и определений и заканчивая профессиографией, в которой описывается вообще, кто такой оператор данного изделия и что он должен уметь. Так вот, в соответствии с этими гостами, любой технический проект любого изделия военной техники и космической техники должен содержать отдельные требования, ну, при выдаче технического задания, к эргономике и технической эстетике, это так и называется. В свою очередь, эти требования тоже сформулированы из каких-то ГОСТов, над которыми люди работали, у нас целый институт был — Всесоюзный институт технической эстетики, известный институт. Не знаю, жив ли он до сих пор, но по слухам вроде жив.

Так или иначе, в этом вопросе, в вопросах эргономики и эстетики какая-то есть стандартизация. Несмотря на то, что область все-таки творческая, все равно есть определенные правила и объективные требования, которые разработчики космической техники, в том числе, должны удовлетворять. Что касается технической эстетики, то, конечно, все сложнее, потому что о вкусах не спорят, на вкус и цвет товарищей нет, и здесь удовлетворить каким-то объективным требованиям чрезвычайно сложно, но, тем не менее, они тоже есть. Это касается выбора цветовых решений, маркировки, выбора шрифтов, и это тоже тестировано. Конечно, все это достаточно устарело, но, тем не менее, это есть.

Таким образом, подытоживая это все вышесказанное, технической эстетикой мы, как разработчики космической техники, обязаны заниматься, это требование технических заданий. Занимаемся мы этим или нет? В меру своих усилий. Вот здесь упоминали сегодня Галину Балашову, а ведь ее история показательна, история ее работы в космической технике. Когда-то ее взяли на работу у нас именно в качестве архитектора, потому что она по образованию действительно архитектор, и она занималась именно архитектурой.

И когда говорят, что про нее вспомнили, что у нас есть какой-то там архитектор, и давайте попробуем ей что-то поручить... Вот буквально в эти дни я перечитываю воспоминания Константина Петровича Феоктистова, это основной и главный проектант всех наших космических кораблей «Восток», «Восход», «Союз», и орбитальных станций, собственно говоря, через него это взаимодействие с Галиной Балашовой и шло. И он пишет таким образом в своих воспоминаниях. Он не вспоминает никаких фамилий, а он говорит: «У нас возникла идея как-то проработать интерьер с художественной точки зрения, и мы даже привлекали к этому самостийных художников-любителей». Вот так он об этом пишет.

И про то, что Александр упомянул, про цветовые решения, здесь на слайде вы видите эскиз Галины Балашовой — цветовой решение, что пол, потолок и стены разного цвета. И он тоже об этом пишет, что на тот момент это было модно для интерьера квартир. Не знаю, в 60-е годы не жил, может быть, и модно было, но, тем не менее, мода на интерьер действительно присутствует. Если говорить о сегодняшнем дне, вы увидите, что мы, следуя этой моде, от тех цветовых решений, которые предлагала в свое время Галина Балашова, постепенно отказываемся.

Вопрос из зала: Она рассказывала, что у нее, на самом деле, не было ставки, где были бы прописаны такие обязанности, а это она вечером на кухне...

Марк Серов: Конечно! Тем не менее, она пишет, что ее потом взяли на ставку в проектный отдел, Феоктистов, в частности, тоже ее начальником был, где она вместе с проектантами уже занималась компоновкой космических аппаратов, и там, конечно, простор для ее творчества сузился, с одной стороны. А с другой стороны, проектанты, конструктора были склонны все-таки делать функциональное, но плохо покрашенное железо, и это нужно было как-то облагораживать, то есть это было движение с двух сторон.

Надо сказать, что в те времена у нас на фирме не было еще специализированного подразделения, которое занималось бы эргономикой. Лишь в 1964 году появился летно-испытательный отдел, который сейчас я возглавляю, и он появился, по большому счету, с целями другими — с целями обеспечения летных испытаний космических аппаратов и участия инженеров в этих летных испытаниях. То есть то, что раньше (нрзб) космонавты или инженеры-испытатели. И лишь значительно позже, в 70-80-х годах, у нас, когда подразделение разрослось и стало неким уже отделением, потом центром, появились люди, которые профессионально могли заниматься эргономикой, и в том числе, даже художественным конструированием. У нас были люди, которые серьезно этим владели, делали масштабные макеты, рисовали интерьеры, и они находились на ставке, они были именно как технические специалисты, как инженеры, там какие-то были ставки, но они занимались этим.

Другое дело, что не всегда то, что видят себе люди, которые профессионально занимаются художественным конструированием, можно реализовать в железе. Очень много ограничений в космической технике, которые касаются материалов, технологий. И по большому счету, космический корабль, орбитальная станция — это все-таки механизм, который даже нельзя сравнивать с аэробусом, который сейчас летает, где сейчас прекрасные интерьеры, в нем можно жить, это, скорее, можно сравнивать с машинным отделением судна какого-нибудь или с боевым самолетом, в котором самое главное — это функционал. Все, что касается человека, это уже во вторую очередь. По крайней мере, так было до тех пор, пока мы не начали проявлять энтузиазм, не начали тянуть одеяло на себя в плане эргономического обеспечения, начали думать об усилении технической эстетики.

На заре создания корабля «Союз», орбитальной станции, действительно, была Галина Балашова, она помогла (нрзб) те порывы инженеров сделать механизм еще хуже, чем он есть, и попробовать хотя бы человека проинтегрировать с точки зрения обеспечения его комфорта, визуального и деятельностного. Какое-то время это все, золотые времена космонавтики давно прошли, орбитальная станция «Мир» лежит на дне океана, МКС — это, по сути, «Мир-2», который остался у нас от Советского Союза, и мы его благополучно проинтегрировали в совместный международный проект, то есть там ничего нового, по большому счету, и нет. Периодически происходит отказ в модулях станции от одного или другого, выбирается та или иная цветовая гамма, исходя из того, что есть, грубо говоря, на складе, на заводе, какая эмаль, ну, на этом все и ограничивается.

Сейчас, когда мы разрабатываем новый проект, проект нового корабля, нового модуля, об этом тоже нужно говорить, научно-аналитический модуль — это тоже техника, без дураков, следующего поколения, нового поколения, и там тоже интересные решения, и компоновочные, и конструктивные, с точки зрения технической эстетики приняты. Так вот, в этих новых проектах мы увидели возможность как раз как-то продвинуться, так сказать, вернуться на магистральные рельсы художественной технической эстетики, которой нам, собственно говоря, предписано заниматься в государственном стандарте, как я и говорил. И благодаря тем специалистам, которые есть в моей команде, благодаря том, что мне самому это интересно, потому что я всегда интересовался рисованием... хотя этого толком не умею, но очень люблю, и поэтому мы все-таки решили такой части эргономического обеспечения, как забота о визуальном и деятельностном комфорте экипажа, все-таки уделить большое внимание.

Здесь на слайде вы видите вот что. Во-первых, здесь показано в исторической перспективе, что же было в тот период, когда были золотые годы космонавтики. Вот эти дяденьки в белых халатах, которые сидят и смотрят в открытый люк, эта, на самом деле, недавно найденная фотография, это эргономический макет станции «Салют». И это на настоящее время первый и единственный эргономический макет, в котором конструкторы, компоновщики, проектировщики, эргономисты как-то уделяли на тот период большое внимание этой космической эргономике. Сейчас, несколько лет назад, мы создали еще один эргономический макет, и вот теперь мы как бы вернулись к этому. И мы думали, что мы что-то открыли новое, а оказалось, что мы изобрели велосипед, что эта фотография и показывает.

Мы видим там лунный посадочный модуль, это лунный корабль, советский, который должен был быть в советской лунной программе, и на нем также сотрудники нашего отдела, в тот период он уже существовал, отрабатывали деятельность экипажа с точки зрения операций после посадки на Луну. И это тоже отчасти эргономического обеспечение, это никакого отношения к подготовке экипажа на данном этапе не имеет, это тоже вещи, связанные с эргономикой — как экипажу работать, что ему нужно для того, чтобы выполнить свою задачу. Здесь меньше технической эстетики, но больше вот этой вот эргономики. Вы видите здесь рисунки Галины Балашовой, я специально, сознательно их сюда вставил. Вы видите здесь парящего в самолете-лаборатории Владислава Волкова, который тоже сотрудником был нашего отдела, тоже выполнял эти работы в качестве инженера-испытателя. Почему здесь проверка в невесомости, и почему у нас там еще вот стенд Луны, на котором какой-то странный дядечка пытается на самолете долететь до Луны... Я к тому, что это все тоже часть эргономического обеспечения, мы одно от другого не отделяем, мы не отделяем эргономику и инженерную психологию от технической эстетики, и как части технической эстетики и художественного конструирования. Для нас это целостный процесс, этапы которого от одного переходят к другому, и тут очень важен личный опыт тех людей, которые этим занимаются.

Именно поэтому в свое время Сергей Павлович и создал наш отдел, где ратовал за то, чтобы были инженеры-космонавты, которые, слетав в космос, по возвращении этот профессиональный опыт могли переложить для создания космической техники. Потому что все-таки разработчики, в том числе и художники-конструкторы, в том числе и Галина Балашова, живут своими представлениями о космическом полете. Если вы видели эскизы Галины, вы могли видеть, что первое, что она рисовала, это дивана и серванты, то есть была квартира в таком маленьком объеме. Когда она принесла эти эскизы тому же (нзрб), ее, конечно, высмеяли, заставили все переделать хотя бы под то, что космический корабль — это какие-то железяки, блоки, которые можно закрыть, конечно, в эти диваны и серванты... Собственно говоря, «Союз» сейчас так и летает. Бытовой отсек «Союза» на полном серьезе и разработчики, и космонавты так и называют — вот диван, вот сервант. То есть где там что лежит — в серванте, на чем космонавт сидит — на диване. То есть такое наследие.

По большому счету, такое решение, которое Галина предлагала в свое время, это и застежки Велкро, причем не вообще застежки Велкро, а их конкретно применение. В бытовом отсеке весь отсек заклеен, до сих пор клеят ворсово (нзрб) тканью, и никто уже не помнит зачем. Вроде бы можно придумать что-то еще, зачем ворсовой? Все думают: ну, в космосе же Велкро взял, наклеил, но зачем все — непонятно. Потом я нашел информацию, которую Галина тоже в свое время описывала, что почему диван — все-таки на нем космонавты должны были сидеть, и как известно, первые полеты были автономные и достаточно кратковременные, тем не менее, космонавтам пытались как-то тоже обеспечить быт, и он рассказывает, что на полетные костюмы наклеивали ответную часть ворсовой, которой космонавты могли на этот диван сесть, прилипнуть, и им таким образом комфортно бы было. Оказалось, что нет. По возвращении экипаж сказал: «Снимите немедленно и больше никогда не клейте. Потому что приклеиться мы хорошо можем, а вот отклеиться у нас не получается. А вот что касается обклеивания отсека всего ворсовой тканью, то я недавно узнал из воспоминаний Балашовой, оказалось, что некоторые кабели, которые прокладываются внутри до сих пор прямо по обшивке, они просто приклеивались по месту какими-то ворсовыми застежками, и это делается до сих пор, и никто уже не знает, почему и как, но раз работает, то пусть будет.

Учитывая все это, понимая, зная предысторию и имея какие-то представления о деятельности космонавтов, мы начали работать над новым проектом. Первая задача, которая у нас возникла в свое время, еще на этапе инженерных записок... Инженерная записка, надо сказать, это такой документ, он сильно ни к чему не обязывает, но обязательно его надо сделать, потому что можно говорить сколько угодно о чем угодно, но пока это не положено на бумагу, не сформулировано, не пропущено через себя, говорить не о чем. Так у нас, у инженеров, принято. И вот когда появилась задача — сделать инженерную записку по новому кораблю, одну из инженерных записок нам было поручено сделать — оценить потребные объемы для экипажа. Геометрия корабля нам была задана заранее, она была задана, исходя из условий его функционирования, аэродинамики и баллистики, но что внутри, как компоновку делать, на тот момент проектанты не сильно представляли, тем не менее, эту компоновку они в своем представлении сделали. Она была достаточно странная, необычная, но рабочая. И чтобы оценить это, мы приняли решение у себя в подразделении и, можно сказать, почти за собственный счет, за собственные средства сделали этот деревянный макет. Теперь мы его называем «низкой степенью подобия», раньше называли «домик для бездомных поросят», потому что строили его, помимо меня, еще два Героя Российской Федерации, летчика-космонавта, вот в свободное время мы его строили. Строили-строили две недели и, наконец, построили. Над нами все смеялись, и в Москве поползли слухи, что космонавты строят себе деревянный корабль.

Так или иначе, этот макет нам здорово помог понять, с чем мы связываемся, и на что обратить внимание. И больше того, скажу, что на этом макете побывало все руководство программы. Друг за другом приходили генеральный директор завода, главный конструктор, ведущие инженеры и конструкторы, специалисты, которые приходил на этот макет, смотрели на него и говорили, что «вот теперь мы понимаем, с чем мы связываемся». Но больше того скажу, мы действительно думали, что мы такие умные, энтузиасты, взяли и за свой счет построили этот макет, какие мы молодцы, мы впереди планеты всей, а через некоторое время я узнал о существовании Центра Джонсона, и сайчас там существует лаборатория дизайна, где работали ребята с образованием Британской школы дизайн или еще что-то такое известное, и первое, что они сделали по программе, сделали такой вот деревянный макет. Фотографии у меня него нету, но я видел на интернет-ресурсах, НАСАвских, по конструкции это практически то же самое. То есть мы, не сговариваясь, одновременно изобрели велосипеды — сделали такую штуку. И у них по-моему, это работало на 150 процентов, и у нас. Благодаря этому макету, мы многое поняли и даже смогли на нем с помощью картона (у нас было много коробок «Хьюлит Паккард», мы их разобрали и сделали интерьер по тем материалам, которые нам дали) сымитировать и интерьер, и рабочие места экипажа. И используя оборудование, вот эти желтые кресла, красивые, это все, что осталось от программы «Буран» у нас, мы их использовали, и мы даже имитировали деятельность экипажа, смогли какие-то вещи даже с этой точки зрения понять. Мы тогда вплотную подошли к пониманию, сколько времени нам нужно, чтобы покинуть рабочие места в случае военной ситуации. И это нам впоследствии здорово помогало, вот этот хронометраж. Все, что мы тогда наработали, мы потом использовали. Естественно, по результатам этой работы была выпущена инженерная записка, и основные параметры компоновки и оценки эргономики и объемов были, таким образом, опубликованы и потом использованы.

Примерно такая же история была с важнейшей частью любого летательного аппарата, особенно космического летательного аппарата, — рабочее место экипажа, и важнейшая, в свою очередь, его часть — пульт космонавта так называемый. Идея у этого корабля была — сразу прийти не к какому-то единому пульту, а к некой модульной конструкции, которую можно было бы как-то компоновать, каким-то образом. И вот то, что вы видите, такая продолжительная проработка с двумя космонавтами — это то, что попало в инженерную записку. На правой картинке вы видите — собственноручно нами нарисованная форма. Верхняя картинка — это самая первая версия пульта космонавтов нового корабля «Федерация», версия 1.0. Наклеенная на картон, ручка (нзрб), вырезанное окошко иллюминатора. Тем не менее, даже этот макет, эта версия таким постепенным приближением нам помогала в понимании, что в результате будет. Мы даже нашли какие-то (нзрб) мониторы, на которых смогли первую версию человеко-машинного интерфейса. И это тоже, в свою очередь, нам помогло. Мы двигались поэтапно, пришли в конечном итоге к версии 2.0, где мы уже понимали размерность мониторов, понимали, кто будет изготовителем, нам помогли опять же... На каждый монитор у меня уходил полчаса, на его изготовление из картона, некоторые части этих пультов до сих пор где-то у нас валяются, мы их периодически с удовольствием используем, чтобы разогнать мух или обеспечить себе воздухообмен.

Так вот, почему я на этом акцентирую внимание, показываю? Мы, как любые люди, которые занимаются эргономикой экипажа, конечно же, рассчитывали, что у нас будет огромное количество мониторов, мы хотели, чтобы у нас было от 5-ти до 6-ти мониторов, и космонавт мог видеть все, что вообще можно и нельзя. И оказалось парадоксальным образом, когда мы взяли эти мониторы просто вот так, сымитировали панели, оказалось, что двум членам экипажа, которые сидят рядом, это просто неудобно. Мы на тот момент смеялись над американцами, говорили: мы можем себе четыре монитора позволить, а у американцев только три на «Орионе». И в результате это показало, что больше и не надо. И когда у нас появилась уже конкретная матчасть, мы провели ее испытания, в том числе со скафандрами, и надо сказать, что эта матчасть, она своего рода инновационный для космических программ, до этого мы никогда этого не применяли, то некий универсальный модуль, сенсорные панели, которые работают, в том числе, и в вакууме, и удовлетворяют всем нашим требованиям. И на этой основе мы сейчас выстраиваем практически все, на основе этого модуля практически все рабочие места для космических практик — это и ПТК «Федерация», это и перспективный лунный посадочный модуль, это и всевозможные служебные пульты, как пульт от освещения выхода на орбитальной станции, это и рабочие места, и управление системами бортовыми в режиме орбитальной станции, в частности, на новом научно-техническом модуле.

Вот путем таких итераций мы постепенно пришли к этому, и это нам позволило сейчас сконцентрироваться на том, что называется — человеко-машинный интерфейс. Поскольку пульт, по сути, является сенсорной панелью компьютера, то вы сами понимаете, что главным тогда в организации рабочего места становится пользовательский интерфейс. Вот его можно организовать как угодно. И вот здесь проявляются новые вещи, которых во времена Галины Балашовой не было, до сих пор не было. Это то, что мы вынуждены заниматься технической эстетикой уже не железа, а технической эстетикой пользовательского компьютерного интерфейса. Для нас это новое поле, мы здесь идем тоже постепенно, наступая на мины и делая ошибки. Тем не менее, в первом приближении мы взяли на себя повышенные обязательства — к концу этого года не только подготовить предложения для наших разработчиков, как нужно организовать человеко-машинный интерфейс, но провести еще и экспериментальную отработку этого человеко-машинного интерфейса, к этому мы двигаемся.

Для того чтобы проводить экспериментальную отработку, мы создали такой стенд эргономической отработки. По сути он является пилотажно-процедурным стендом, как это принято в авиации. Из себя это представляет макет командного отсека, в котором находятся рабочие места экипажа, организованные, с пультом управления, с программным обеспечением, которое имитирует режимы корабля и режимы человеко-машинного интерфейса. Мы приняли такую гипотезу, потом ее подтвердили и следуем ей до сих пор, что для того, чтобы качественно отрабатывать пользовательский интерфейс, пользователя надо помещать в условия, аутентичные реальным ситуациям. То есть можно что угодно рисовать человеку на компьютере, на лэптопе, но это воспринимается не так, как если бы он был на рабочем месте. А что такое рабочее место космонавта в корабле «Федерация»? Это вот так примерно, как я там в кепке лежу. Это лежачее положение, не очень удобное, это определенное положение пульта, определенные условия освещенности, это определенный хронометраж, расположение органов управления. Все вкупе это дает ту среду, на которую мы должны ориентироваться. У нас нет возможности постоянно летать и тестировать, поэтому мы все, согласно опять же нормативной документации, все испытания и отработки по возможности проводим на земле, мы это делаем. И вот эта установка довольно часто появляется на экранах ТВ последнее время, мы продолжаем ее дорабатывать и улучшать. По сути, это стало единственный местом, где можно опробовать не только эргономику, пользовательского интерфейса, но еще и эргономику командного отсека, мы с удовольствием этим занимаемся. Буквально сегодня закончили очередной этап работы. Так что смотрите телевизор, там скоро будут это очень часто показывать. Еще и потому что в конце этого года над планетой пролетит такое хорошее мероприятие — сымитировать программу полета корабля с экипажем, вот процесса (нрзб). Скажем, от выведения, до стыковки или посадки. Ну, там еще циклограмму уточняют. То есть там будут сидеть космонавты, инженеры-испытатели и будут что-то делать.

Про ручку управления коротко. Тоже была принята версия, компоновка такая, что нужно ручки управления, органы ручного управления как-то размещать. Это, с одной стороны, проектно-компоновочное решение, а с другой стороны, должны понимать, как это сделать эргономично. И была версия, что надо ручку сделать одну интегрированную на все каналы управления. Мы, честно говоря, думали, что это довольно очевидная вещь, но оказалось, что нет. И наши коллеги, которые у нас эту идею стырили, потому что у нас патент только российский, они как-то вообще не очень понимают, что они стырили.

Это тоже пример такой нашей работы, то что я говорю про компоновку отсека и его оценку. Картонные технологии никуда не делись, это первое, что нам доступно и дешево, но теперь у нас появился новый инструмент — это стенд виртуального проектирования. Мощнейший инструмент, который позволяет средствами виртуальной реальности, используя реальные конструкторские модели, которые делаются все равно для корабля, загружают на этот стенд, погружают туда эксперта, для того чтобы он в очках виртуальной реальности мог оценить это уже практически на (нзрб) условиях. Когда-то это была очень дорогая технология, сейчас эта технология дешевле и проще по времени ее реализации, поэтому мы с удовольствием ее используем.

А здесь вот пример, небольшой тоже из пультов, как это сейчас реализовано. Надо понимать, что, работая над такими вещами, мы работаем в (нзрб), то есть разработчик делает пульты, как он это видит, а мы потом поэтапно пытаемся это улучшить, как это было бы с точки зрения... У нас есть у корабля определенный стиль, мы его придумали для себя, мы его держим в голове, и этот стиль мы стараемся соблюдать. Ну, и каким-то образом (нрзб) органы управления.

Дизайн-концепт — это то, что у нас Володя Пирожков делал, небезызвестный в индустрии, (нрзб) среде человек. Сейчас он больше, конечно, производственник нежели художник-конструктор, но, тем не менее, когда возникла задача — показать наши устремления на выставке судокосмической, он нам помог, он разработал концепт этого корабля, и мы его реализовали в фанере, пластике и металле, и он был показан в свое врем. После этого он нам помог сделать, поучаствовал в работе над проектно-компоновочным макетом, который тоже у нас (нрзб) создавался интерьер. Стильно выглядит очень корабль изнутри, имеется в виду в данной версии. Конечно, все будет немножко по-другому, но тем не менее, уже этот макет позволит нам принимать какие-то решения, в том числе и в области технической эстетики, в области эргономики и технической эстетики. Или там всякие (нрзб) — это тоже то, что мы тоже с ним в содружестве продумали, придумали, пока это на кончиках пальцев, дальше мы этой работой займемся, когда закончим все-таки разрабатывать интерьер командного отсека.

Это вот научно-аналитический модуль, о котором я вам говорил, это действительно такой конструктив перспективный, который будет распространяться на разные изделия, на орбитальные станции, на лунные базы, на межпланетные корабли даже. Поэтому мы очень внимательно подошли и к его эргономике тоже. Ну, и к технической эстетике как составной части. Мы проводили исследования, разработки, недавно проводили исследования, связанные с рабочим местом экипажа, там тоже есть рабочее место, как вы видите, блоки вот эти, отображение информации, те же самые, что и (нрзб). Подходы по организации человеко-машинного интерфейса тоже будут универсализированы. Мы проводим там различные примерки оборудования, и то, что мы там проводим примерки, какие-то решения принимаем, это включается... здесь благодаря тому, что мы в этот процесс включились в нужный момент времени, они включаются в конструкторскую документацию и реализуются в железе, в деталях.

Не все, что мы хотели, можно применить. Например, вот у нас частенько проходят практику студенты из Строгановки или из Штиглица, и они тоже свой вклад вносят в виде вот таких проектов, разрабатывая их. Здесь в данном случае представлен проект каюты для научно-аналитического модуля, очень красиво выглядит, судя по всему, удобно, но не всегда все это можно реализовать. То есть здесь мы сталкиваемся с той реальностью, с которой в своей время столкнулась Галина Балашова: есть красота, есть техническая эстетика, а есть материалы, технологии, и это ключевое.

Это моя команда, ребята молодые, устремленные, знают, с какой стороны надевать скафандр, как управлять космическим кораблем. И многие хотят управлять космическим кораблем в реальном полете. И дай бог, нам это удастся.

У меня все! Спасибо за внимание.

Александр Грек: Было очень интересно! Может быть, есть вопросы?

Вопрос из зала: Раньше были серьезные ограничения по росту космонавтов. Это осталось? Или теперь можно, чтобы человек был выше, чем 1.60? Или как это теперь устроено?

Марк Серов: Космонавтика вообще как отрасль сильно мифологизирована, но ограничения по роста и сейчас сохранились, точно такие же, как в любом виде. Вы же не посадите двухметрового дяденьку даже в «Мерседес», потому что он там не поместиться, нужна какая-то другая машина. Ограничения есть, они достаточно широкие, они по весу, по росту, по объемам различным, но они не фанатичные, не то что бы прямо надо взять карлика какого-то, посадить, отрезать ему ноги, чтобы сэкономить вес. Действительно, когда была программа «Восток», тогда не то что бы специально, но на это очень обращали внимание, чтобы космонавтики были поменьше, поменьше объема занимали, полегче, потому что ракета еще не была такая мощная, как сейчас. Только вот так.

Вопрос из зала: Вы очень много интересного рассказали по поводу самого процесса, технологии разработок, требований к эргономике и прочее-прочее. А что касается, скажем, интеллектуальной собственности, для примера: совсем недавно наш Роспатент заявил, что они зарегистрировали патент на многофункциональный стыковочный модуль космического корабля. Вы как-то с этим связаны? И обращаете ли вы на это внимание — на защиту ваших разработок?

Марк Серов: Обращаем. Я упоминал, действительно, это было опять же новое для нас, именно для нашего подразделения, мы взяли эту ручку и аккредитовали как промышленный образец. Мне известно, что у нас в РКК, Российская космическая корпорация имени Сергея Королева, это практикуется, но с точки зрения моей области, моей команды, все, что мы делаем, принадлежит РКК «Энергия». Все, что делает РКК «Энергия», по госконтракту, принадлежит госкорпорации «Роскосмос». Все, что делает госкопорация «Роскосмос», принадлежит государству. С точки зрения макета, (нрзб), я, честно говоря, это себе плохо представляют. Наверняка что-то аккредитуется, когда что-то появляется более-менее вменяемое, интересная идея, она в меньшей степени касается, конечно, технической эстетики и дизайна.

Вопрос из зала: Ваш коллега буквально 12 апреля этого года, в День космонавтики, были на встрече в Музее космонавтики около метро «ВДНХ», он дал свою трактовку разноцветных стен на МКС, объясним это тем, что расцветка была специально предусмотрена, для того чтобы определить пол и потолок, в отличие, скажем, от международной части, тех же американцев, где не разноцветка, а чуть ли ни надписи. Это действительно так?

Марк Серов: Да, действительно так! Я же и говорю об этом, даже Феоктистов об этом пишет, что для ориентации в пространстве применили различные цветовые решения, которые на тот момент были модными. Подтверждаю, практически это так. На самом деле, современные космонавты, с которыми мы работаем, это и космонавты нашей фирмы, это и космонавты, которых ЦПК привозили, и молодые космонавты, которые летают, оказывается, что, по большому счету, для ориентации в пространстве цветовые решения не очень-то и нужны. Все равно через некоторое время по внешнему облику модуля, в котором космонавт обитает, он понимает, где верх, где низ. А еще больше, через какое-то время после пребывания на орбитальной станции космонавту уже все равно, где верх, где низ. И это действительно уникальная ситуация, когда человек использует (нрзб) пространства. И вот в работе даже над кораблем «Федерация» мы пытались наших разработчиков подвинуть к тому, чтобы использовать пространственный (нрзб) в трехмерном измерении. Есть прекрасные работы, я имею в виду примеры такой работы, вот лунная программа, которую я упоминал, состояла из ракеты, посадочного модуля лунного корабля и лунного обитаемого корабля. Вот в ланном обитаемом кораблей орбитальный отсек — там организовано пять рабочих мест. Вот в том объеме, в котором Галина Балашова рисовала сервант и диван, а там — пять рабочих мест! Для работы по внекарабельной деятельности со скафандром, для астронавигации, для работы с научной аппаратурой, для ручного управления при стыковке, сближении, еще и еще что-то. То есть все это как раз сделано с учетом того, что космонавт работает в трехмерном пространстве. Есть чему поучиться.

С точки зрения, почему мы сейчас от этого уходим, как американцы сделали, американцы же очень большие деньги потратили именно на (нрзб) своих модулей. Она, конечно, не так... в общем, как и у нас, задумывается одно, а получается