«Атомные церкви» и котики: как защитить людей будущего

Череп и кости – «Веселый Роджер» – не всегда воспринимались знаком опасности. На христианских изображениях распятия их с древности помещали под крестом: предание связывает эти останки с библейским Адамом, обещая будущее чудо воскрешения ему и его потомкам. Лишь много позже символ стал использоваться на флоте, для отметок напротив имен моряков, погибших в плавании. Постепенно он стал связываться непосредственно со смертью, приобрел пугающие черты, чем и воспользовались пираты.

Впрочем, и у них он никогда не был доминирующим символом: пираты использовали все, что могло посеять ужас в рядах противника, будь то скелеты или кровоточащее сердце. Популярность «Веселому Роджеру» принес громкий процесс над главой шайки морских разбойников Джеком Рэкхемом, который использовал на полотнище череп с парой скрещенных сабель. Рэкхем был повешен в 1720 году, но его символ, растиражированный британскими газетами, разошелся широко и к XIX веку стал хорошо узнаваемым знаком опасности.

Все изменилось уже в наше время, когда череп и кости встречаются чаще реальных угроз. На волне популярности сказочных историй о пиратах «Веселый Роджер» стал мейнстримом, украшая вполне безобидные игрушки, продукты и одежду. Мы перестаем чувствовать угрозу, и неизвестно, как далеко зайдет этот процесс. Вполне вероятно, что вскоре обозначать токсичность черепом и костями станет так же бессмысленно, как и летучей мышью Бэтмена.

Нельзя сказать, чтобы эта проблема была осознана только теперь. В течение ХХ века человечество столкнулось с целым рядом новых угроз, которые нужно было как-то обозначать, – и уже тогда специалисты задумались над тем, как сделать эти символы ясными и понятными всем. В 1966 году, когда в компании Dow Chemicals задумались над маркировкой контейнеров для образцов, несущих биологическую опасность, обнаружилось, что существующие знаки для этого совершенно не подходят.

Во-первых, каждое ведомство использовало свой вариант: армия США – синий перевернутый треугольник, флот – розовый прямоугольник, почта – змею, обвившую жезл-кадуцей. Никакой последовательности не было, к тому же сами по себе символы не броски, а их предупреждающий характер непонятен с первого взгляда. Наконец, змею и жезл легко спутать с символом медицины – двумя змеями вокруг кадуцея.

Все это позволило сформулировать шесть критериев, которым должен был соответствовать будущий знак биологической опасности. Символу следовало быть: броским (привлекать внимание), уникальным (не напоминать другой символ), хорошо запоминающимся, легко рисуемым, с круговой симметрией (чтобы не зависеть от правильной ориентации картинки) и понятным всем.

Под руководством сотрудника Dow Chemicals Чарльза Болдуина были отобраны эскизы, которые прошли тестирование на два ключевых критерия – значимость и запоминаемость. Символ не должен был ассоциироваться ни с чем уже знакомым и должен был вспоминаться при последующей встрече. Экспериментируя на примерно 300 добровольцах, Болдуин отобрал лучший вариант из шести – тот, который мы прекрасно знаем теперь.

Любопытно, что всем этим критериям соответствует и знак радиационной опасности, хотя появился он еще за два десятилетия до биологической. Считается, что его придумали сотрудники Радиационной лаборатории в Беркли (Калифорния, США). Нельс Гарден, один из ее руководителей в 1940-е годы, позднее вспоминал: «Несколько человек в команде проявили интерес и предложили разные идеи, но главное внимание привлек дизайн, который изображал радиацию, исходящую из атома». В 1950-х изменилось лишь цветовое исполнение удачной эмблемы, а вскоре она была принята повсеместно.

Начиная с 2007 года с подачи МАГАТЭ официально используется дополнительный знак, предупреждающий о близости источника особо опасного ионизирующего излучения. Символ использует радиационный «трилистник», дополняя его элементами, которые, по замыслу создателей, делают обозначение понятным для людей, незнакомых с самим знаком радиации: излучение, смерть, необходимость покинуть опасную зону. Но что увидят на этой картинке представители какой-нибудь экзотической культуры? Как прочтет ее человек через двести лет? Как сказать «берегись» на русском, каким он будет через пять тысячелетий?

Все эти вопросы носят далеко не теоретический характер. Устраивая захоронения радиоактивных отходов, которые должны быть изолированы десятки и сотни тысяч лет, трудно надеяться, что все это время нам удастся обслуживать и охранять их. Не существует ни одного человеческого института, просуществовавшего такой срок. Египетские царства простояли несколько тысяч лет, и даже столь древние институты как католическая церковь или иудаизм прослеживают свою историю лишь на пару тысячелетий в прошлое.

Поэтому задача состоит в том, чтобы спроектировать стопроцентно защищенные и надежные сооружения, а также отвадить случайных гостей, возможно, незнакомых с невидимой, неощутимой опасностью радиации. Египетским фараонам подобное не удалось: несмотря на обилие грозных символов и проклинающих надписей, большинство их захоронений оказались разграблены людьми, не понимавшими иероглифов и давно забывшими слова старых проклятий.

Работы на эту тему американское министерство энергетики ведет как минимум с начала 1980-х, когда была организована рабочая группа Human Interference Task Force (HITF). В 1990-м ее представители – геологи, лингвисты, астрофизики, архитекторы и даже художники с писателями – посетили закрытое хранилище WIPP (Waste Isolation Pilot Plant) в Нью-Мексико. Это основное долговременное захоронение радиоактивных отходов в США, которое, по расчетам строителей, должно просуществовать около 10 тысяч лет.

Инженерные расчеты пока остаются спорными (несколько ЧП служат довольно тревожными «звоночками»), но куда спорней оказался вопрос о предупреждении, которое требуется транслировать на десяток тысяч лет в будущее. Все это время загруженные в WIPP отходы будут оставаться опасными, и лингвисты, геологи, а уж тем более художники с писателями так до сих пор не пришли к единому мнению о том, как эту угрозу обозначить.

Знаменитый астрофизик Карл Саган, лично не участвовавший в работе группы HITF, тем не менее, предлагал использовать череп и кости. Мы уже знаем, что это вряд ли можно назвать надежным решением. Логика «ядерной семиотики» предполагает, что послание должно, во-первых, восприниматься как послание; во-вторых, должно ясно говорить о присутствии рядом опасных предметов; в третьих, должно указывать на природу этой опасности.

Следуя этому, участник HITF, авторитетный американский научный журналист Йон Ломберг (Jon Lomberg) предложил использовать нечто вроде комиксов-«стрипов», герой которых «заражается» радиацией и умирает. Однако вряд ли можно счесть этот вариант надежным. Кто гарантирует, например, что далекие потомки не прочтут эту последовательность задом наперед, как сообщение о неведомом источнике «живой воды»?

Не менее сомнительным выглядит и запланированное для WIPP письменное обозначение: «Это место несет опасность для тела, оно может убивать», – и тому подобное, десяток строк на всех письменных языках. Вряд ли хотя бы один из них останется понятным для людей через 10 тысяч лет, поэтому Вилмос Войт (Vilmos Voigt) предлагает регулярно обновлять ее, добавляя концентрические слои надписей на все новых и новых языках, какие только появятся в будущем. Вообще, в предложениях недостатка нет, комиссии HITF предстоит принять решение только в 2035 г., и идеи она рассматривает самые невероятные.

Станислав Лем, например, воображал ГМ-растения, в геном которых будет прошита некая форма предупреждения об опасности и которые смогут жить вокруг опасных источников радиации. Звучали и идеи о выведении радиоактивных животных – кошек, которые уже и так замечательно устроились возле людей, но тем не менее сохранили способность выживать и самостоятельно. По мысли Франсуа Басти (Françoise Bastide) и Паоло Фаббри (Paolo Fabbri), ГМ-кошки будут светиться при появлении ионизирующего излучения, служа живыми счетчиками Гейгера (об этом «проекте» снят замечательный ироничный документальный фильм).

Но самый неожиданный вариант озвучил венгерско-американский лингвист, специалист по «языку животных» Томас Себеок (Thomas Sebeok). Он обратил внимание на то, что именно религиозные институты оказываются наиболее живучими в бурном море человеческой истории, – и предложил основать новую церковь, жрецы которой смогут из поколение в поколение передавать «сакральное» знание о радиационной опасности могильников.

Кажется, мы можем сделать вывод о том, что ни один символ опасности не может гарантированно пережить десятки тысяч лет человеческой истории. Возможно, решение состоит в том, чтобы вообще отказаться от попыток сказать что-либо на «языке будущего», зато сделать сами ядерные могильники недоступными и угрожающими. Например, гарантировать доступ к ним только с использованием сложной и тяжелой техники, недоступной потенциальным дикарям или грабителям.

Участник HITF Майк Брилл (Mike Brill) предположил, что сам вид ядерного захоронения должен внушать ужас. На его эскизах такая местность вся усеяна острыми, угрожающими шпилями и пиками, кое-где покрытыми изображениями перекошенного лица с картины Эдварда Мунка «Крик». Однако вся эта композиция настолько пугает, что вполне способна привлечь туристов, гоняющихся за острыми переживаниями, – даже если и сама переживет тысячелетия в целости.

Озабочены проблемой и по нашу сторону океана. Ядерные «могильники» устраивают во Франции, в Финляндии, в России и Швеции, и о будущем приходится задумываться везде. Французское агентство Andra, которое оперирует несколькими захоронениями, проводит ежегодный конкурс идей, которые помогут обозначить опасность для далеких поколений. В прошлом году первое место получил любопытный проект Алекса Панделя (Alexis Pandellé) «Прометей забытый» – создание искусственного «шрама» на «теле Земли», глубокого и крутого каньона, практически недоступного для любопытных глаз.

На второй строчке оказался напоминающий о Леме проект выведения ГМ-деревьев неприятного и пугающего, мертвенно-голубого цвета, лес которых, теоретически, может просуществовать многие тысячелетия. Но самая любопытная идея получила третью премию: Розелла Сесили (Rossella Cecili) предложила сочинить привязчивую детскую песенку, колыбельную которая сохранит сообщение об опасности и передаст ее через века. Такие «мемы» бывают живучи; мы и сегодня повторяем старинные присказки и рифмы, давно забыв их первоначальный смысл. Возможно, что и в будущем матери погибшей и вновь возродившейся цивилизации споют своим детям наше послание о невидимых и неведомых призраках из-под земли.