Как отечественный ученый разгадал загадку майя, не покидая своего кабинета: история удивительного открытия

Артефакт станет известен всему ученому миру как Дрезденский кодекс. Немногим позже найдутся еще два кодекса, названных по месту хранения, — Мадридский и Парижский. Однако их дешифровка окажется не таким уж и простым занятием, как казалось на первый взгляд: иероглифы мезоамериканской цивилизации невозможно будет сравнить ни с одним другим языком. И этот факт в какой-то момент заведет науку в тупик...

На протяжении века письменность майя оставалась одной из главных загадок для этнографов, лингвистов и историков по всему миру. Разгадать ее было не под силу даже майянистам, не раз бывавшим в исследовательских экспедициях в Мексике и Центральной Америке.

Расшифровать письменность древних майя к всеобщему удивлению смог основатель отечественной школы майянистики, лингвист и историк Юрий Кнорозов. Он искренне считал себя «кабинетным ученым», которому не нужно «скакать по пирамидам», чтобы работать с текстами. Возможно, именно его вера в то, что все, что создано человеком может быть им же разгадано и объяснено, помогла ему найти ключ к загадке, над решением которой годами бились его коллеги.

По воспоминаниям современников Юрий Кнорозов был, в хорошем смысле, дотошным, увлеченным и внимательным ученым, полностью погруженным в дело. Такой подход к работе и жизни ему прививали с детства. Юрий родился в Харьковской губернии в 1922 году, в семье интеллигентов. Воспитывался родителями по системе Бехтерева и был крайне разносторонним ребенком. В его биографии присутствовали и музыкальная школа по классу скрипки, и рисование, и поэзия, и даже живой интерес к биологии. Сам Кнорозов своими талантами предпочитал не хвастаться, скорее, наоборот, травил окружающим байки о плохом поведении в школьные годы и низких оценках. На деле же высокую успеваемость будущего ученого подтверждал аттестат на «хорошо» и «отлично».

В юности Кнорозов хотел стать психиатром, но не поступил на медицинский факультет. Тогда, в годы Второй мировой войны, медицинские университеты выпускали только военных врачей, а Кнорозов не прошел медкомиссию. Так, специальность пришлось поменять. По воле судьбы Юрий встал на путь историка, поступив в Харьковский университет. Там он увлекся изучением древних шаманских практик, гипнозом и египтологией.

Окончить обучение советскому ученому помешала война. Несмотря на то, что все мужчины в его семье числились офицерами, Юрия в армию не взяли. Ему пришлось рыть военно-оборонительные сооружения в Черниговской области. Но смысла в этом занятии было немного: вскоре территория оказалась отрезана немцами. Кнорозов стал пробираться к Харькову, «скрываясь от мобилизаций и добывая пропитание для старухи-матери», как вспоминал он сам в автобиографии.

В 1943 году ученый приехал в Москву, где был зачислен на исторический факультет МГУ. Тогда он стал больше читать о проблеме расшифровки иероглифов майя: занимал деньги у сокурсников и тратил их на книги, жертвуя обедами, а после занятий бегал в Ленинскую библиотеку в поисках научных трудов по теме. Именно в тот, студенческий период, на глаза Кнорозову попалась отчаянная статья немецкого исследователя Пауля Шельхаса с заголовком «Дешифровка письма майя — неразрешимая проблема», где тот утверждал, что язык майя останется для человечества загадкой навсегда.

Вызывающая противоречивые эмоции статья Шельхаса, с которой Кнорозов просто не мог согласиться, заставила юного ученого с головой погрузиться в тему письменности таинственной мезоамериканской цивилизации, чтобы доказать истину. «То, что создано одним человеческим умом, не может не быть разгадано другим. С этой точки зрения неразрешимых проблем не существует и не может существовать ни в одной из областей науки», — был убежден историк.

Защитив диплом, Кнорозов стремился поступать в аспирантуру, но прошлое оккупанта не позволило ему продолжить обучение — выпускника не брали ни в МГУ, ни в Институт этнографии. Не помогли в том числе рекомендательные письма научных руководителей, выдающихся ученых Толстого и Токарева. Тогда Юрий пошел работать в Музей этнографии народов СССР (Кунсткамера). Здание только начали восстанавливать после войны, и в его неокрепших стенах младший сотрудник каждый день вел экскурсии, читал лекции посетителям, разбирал коллекции и архивы. Там же он и поселился, в маленьком служебном помещении с крошечным окошком. Однако скромной комнаты-пенала, большую часть которой, к слову, заполняла литература, Кнорозову хватало, чтобы продолжать задуманные исследования.

Пока Кнорозов днями и ночами занимался наукой в музее, западные ученые, во главе с археологом, лидером американской школы майянистики Джоном Эриком Томпсоном утверждали, что расшифровать язык майя невозможно, потому что его знаки не обозначают буквы алфавита или звуки, а отображают сами слова. Действительно, письменность древних племен больше напоминала комиксы, изображающие бытовые ситуации, но это вовсе не значило, что их вовсе нельзя разъяснить. Юрий Кнорозов посмел выступить против выводов британского коллеги — и оказался прав.

Ключом к разгадке стали записи, сделанные монахом Диего де Ландой, возглавлявшем францисканскую кампанию на полуострове Юкатане в XVI веке, на которые Кнорозов обратил внимание. Дело в том, что во время инквизиции, прежде чем избавиться от неугодных «еретических» майянских рукописей, миссионер попросил переводчика, индейца с европейским образованием, под диктовку записать значения 29 символов азбуки майя латинскими буквами. Выучив староиспанский, Юрий Кнорозов догадался, что индеец фиксировал иероглифами не звуки, а созвучные названия испанских букв, состоящие из нескольких слогов.

Проверить гипотезу о слоговой письменности исследователю позволили сохранившиеся у него копии всех трех кодексов майя - Дрезденского, Мадридского и Парижского. Ученый сравнивал рукописи, убеждаясь, что каждый знак в любом контексте читается одинаково — как конкретный слог, — и при этом не искажает смыслы. Всего в текстах было выявлено 355 уникальных знаков.

Ключ к языку майя был найден. Правда, Кнорозову пришлось потратить еще немало времени, прежде чем перевести бумаги и доказать состоятельность метода «позиционной статистики». Впоследствии ему все же удалось защитить диссертацию, в основу которой легло сделанное открытие. За вклад в науку Кнорозову было присуждено ученое звание. Но не кандидата, как он предполагал, а сразу доктора исторических наук. Такое случалось крайне редко!

Спустя несколько лет, в 1956 году, ученый, до этого никогда не выезжавший за границу и не имевший на странствия средств, получил разрешение выступить с докладом о дешифровке письменности майя на международном конгрессе американистов в Копенгагене. Когда выступление советского гения подошло к концу, собравшиеся академики, включая не на шутку разволновавшегося Эрика Томпсона, еще долго возмущались «нахальством русского», но все же, несмотря на гнев и скепсис, признали его метод обоснованным. Вопрос расшифровки языка майя можно было считать закрытым.

Больше всего западных ученых удивлял тот факт, что Кнорозов пролил свет на тайну века, не выходя из собственного кабинета, совсем не выезжая «в поля». Однако на эти заявления молодой историк всегда отвечал одинаково: «Я — кабинетный ученый. Чтобы работать с текстами, нет необходимости скакать по пирамидам».

Хотя и последовавшая за оглушительным успехом слава мешала ученому вести размеренную жизнь и углубляться в исследования теорий коллектива и сигнализации, ему неожиданно открылась дорога в Центральную Америку. По личному приглашению президента Гватемалы Кнорозов в 90-х годах смог прогуляться по историческим местам и увидеть своими глазами сохранившиеся памятники цивилизации майя. Довелось ему побывать и в мексиканских городах, где его встречали с особыми почестями. В Мексике советскому ученому даже вручили серебряный орден Ацтекского орла за заслуги перед страной. Принимая награду, Кнорозов произнес такую фразу: «Сердцем я всегда остаюсь мексиканцем».

Путешествуя по континенту, Юрий Кнорозов с большим удовольствием общался с археологами, участвовал в конференциях и съемках документальных фильмов. Но о своей миссии он не забывал никогда. До конца жизни продолжал решать сложнейшие задачи лингвистики, этнографии, истории: разбирался в деталях письменности острова Пасхи и пиктографии долины Инда, а также в процессах заселения Нового Света предками индейцев.

Ученый умер в 1999 году, после последней поездки. Сказались последствия ишемического инсульта. На момент кончины Кнорозову было 76 лет. Похоронили его в Санкт-Петербурге, где он трудился, на Ковалевском кладбище. Там же был установлен памятник, созданный по мотивам одной из фотографий Кнорозова: на ней ученый с притворно-хмурым лицом держит в руках любимую сиамскую кошку Асю. Несмотря на серьезный вид, чувства юмора Кнорозову было не занимать. Как-то раз он решил официально записать своего питомца в соавторы научной работы. В 2018 году похожую стелу в знак почета ученому установили в мексиканском городе Мериде.