Как птица с копьем в горле решила парадокс, над которым ученые спорили тысячелетиями, от Аристотеля и до начала XIX века

Сегодня этот вопрос может показаться наивным. С самых младых ногтей нам рассказывают о том, что осенью множество птиц улетает в теплые края, а весной возвращается обратно. Но людям далекого прошлого было очень непросто прийти к такому, казалось бы, совсем простому выводу. Не существовало дальней связи, самолетов и радиомаячков. Дальние края и экзотические моря были для них недосягаемы. Человек редко покидал пределы своей малой родины, и еще реже бывал в других странах. Все, что он видел перед собой – это сезонные перемены природы. Одна из таких перемен происходила с птицами: зимой большинство из них пропадали.

Так же поступают и многие другие животные. Земноводные и некоторые грызуны впадают в гибернацию. Медведи укладываются в берлоги. Неудивительно, что возникала мысль о том, что то же происходит и с птицами. «Видели многих ласточек, [скрывающихся] в углублениях и совершенно лишенных перьев, и коршунов, вылетающих из подобных мест, когда они появляются впервые, – писал Аристотель в своей многотомной "Истории животных. – Прячутся без различия птицы с кривыми и прямыми когтями: аист, черный дрозд, горлица и жаворонок; причем горлица, по общему признанию, больше всех; никто ведь не утверждает, что он видел где‑либо горлицу зимой".

В том же древнегреческом труде упоминается и альтернативная гипотеза, также подсмотренная у других животных. Согласно ей, некоторые птицы могут линять, меняя летнее оперение на зимнее и становясь совершенно непохожими на себя. Аристотель полагал, что таким образом горихвостки становятся на зиму зарянками (малиновками), а садовые славки – славками-черноголовками. Эти представления были распространены и тысячи лет после Аристотеля не только благодаря его безусловному авторитету. Ведь казалось бы, они еще и согласуются с наблюдениями.

В Грецию холодолюбивые малиновки прилетают зимовать, примерно тогда же, когда горихвостки мигрируют в Африку, чтобы переждать холода. Большое значение придавали и легендарным, полу-анекдотическим наблюдениям. Так, естествоиспытатели были уверены, что ласточки проводят зиму в спячке на дне водоемов, и в «Истории и природе северных народов» шведского архиепископа Олауса Магнуса приводится даже «фотодокумент», гравюра, изображающая моряков, которые вытягивают целую стаю снулых птиц из озера. В таком способе зимовки ласточек был убежден даже основоположник биологической систематики Карл Линней.

Представления о сезонных миграциях птиц существовали параллельно идеям о спячке и линьке. Тот же Аристотель, в книге которого описаны около 140 видов птиц, заявлял о том, что некоторые из них могут перелетать в далекие края. В частности, упоминается, что европейский журавль мигрирует между степями Скифии и болотами Нила, о чем философ вполне мог узнать от путешественников своего времени. Но такие концепции можно проследить до еще более глубокой древности. «Даже аист в небе знает свои установленные времена, и горлица, и ласточка, и журавль знают время прилета», – говорится в ветхозаветной Книге пророка Иеремии. А в «Илиаде» читаем:

Журавли мигрируют не так далеко, перелетая между умеренным поясом Евразии и чуть более теплыми краями – югом Европы, севером Африки и т.п. Уже в древних сообществах люди могли встречать их зимой в одном месте, а летом в другом. Возможно, эти наблюдения питали гипотезу о миграциях. Правда, у Гомера она сплетена с совсем уж мифическими представлениями о племенах пигмеев, с которыми эти птицы ведут жестокую войну.

Чаша весов стала склоняться в пользу идей о миграции лишь с началом эпохи Великих географических открытий. И моряки, и путешествовавшие вместе с ними естествоиспытатели стали встречать хорошо знакомых птиц на очень отдаленных островах и землях. Британский художник и орнитолог Томас Бьюик даже поставил эксперименты, чтобы проверить, могут ли журавли впадать в спячку на дне водоемов. В 1797 году он заключил, что птицы «покидают нас, когда земля больше неспособна производить для них необходимые количества пищи». Но точку в истории поставила то самое чучело с палкой в горле.

Самый решительный шаг сделал тот же Генрих Густав Флёрке. В статье, посвященной описанию редкой находки, он заключил: «Где он мог получить стрелу, если не в местах, где их используют дикари»?– предположив, что аист был ранен в где-то верховьях Нила. Кстати, тот самый Pfeilstorch – «аист со стрелой» – до сих пор хранится в зоологической коллекции университета в немецком Ростоке. При внимательном исследовании он оказался далеко не единственным.

Большой интерес, который вызвала находка в Германии XIX века, заставил людей внимательнее присматриваться к птицам, и к настоящему времени задокументировано около 25 аналогичных случаев. Но именно с того аиста несуразные гипотезы о зимовке ласточек на дне водоемов, а аистов – в пещерах и дуплах, стали быстро уходить в прошлое, а знания о сезонных миграциях вошли в нашу повседневную жизнь.