Биогенная скульптура: российский художник Дмитрий Каварга

Они вросли в экспозицию, покрылись ее пылью и желтизной, пропитались духом времени, но и сами наполнили, изменили привычную спокойную атмосферу музея. «Желудок собаки, модель нейрона с его разветвленными отростками и синапсами, фрагмент выделительной системы — все это вполне самодостаточные существа, покрытые шерстью, — рассказывает художник о выставке "По ту сторону низшей нервной деятельности", которая прошла в Петербурге в 2013 году. — Некоторые из них соединены сосудистой трубкой, по которой течет слюноподобная жидкость, напоминающая о желудочном соке давно почивших собак Павлова. Существа еле заметно вздрагивают: академик вышел в соседнюю комнату, но вот уже слышен скрип половиц, он возвращается...»

Эти работы Дмитрия Каварги тесно связаны с идеями биоморфизма, вошедшими в искусство в начале ХХ века благодаря архитектору Фрэнку Ллойду Райту и поэту, художнику и скульптору Жану Арпу. Механизмы и щупальца, двигатели и плоть — биоморфные объекты мучительно напоминают что-то знакомое: то ли собаку, то ли паука, то ли грибные наросты — а то и всех их вместе — и так же мучительно непохожи ни на что определенное. Грибница всматривается в зрителя и шевелится. Паутина пружин и проволок реагирует на его сердцебиение. Роботы эволюционируют и обретают чувства.

«Творчеством я занимаюсь сколько себя помню. Сперва — довольно традиционной живописью, а потом, планомерно двигаясь, пришел к сегодняшним интерактивным объектам, — говорит Дмитрий. — Поначалу это были картины, понемногу они наращивали объем, превратились в рельефы, пока окончательно не вырвались из плоскости в третье измерение в виде скульптурных формообразований. Постепенно в скульптурах стала появляться динамика, движение, звуки... Они зашевелились, заползали, приобрели элементы обратной связи. Такая эволюция происходила с ними как бы сама собой, естественным образом».

Впрочем, большую роль в художественно-научной эволюции этих объектов сыграл художник, куратор и теоретик «технологичного» искусства Дмитрий Булатов, оказавший огромное влияние на все направление SciArt в России. Но свое начало жутковатое вдохновение Каварги, кажется, берет где-то гораздо дальше — в готической литературе Эдгара Аллана По или в мрачных научно-фантастических пророчествах Герберта Уэллса. Наука служит художнику одной из опор творчества, инструментом, позволяющим «достигнуть правдоподобия, пользуясь научными принципами в той мере, в какой это допускает фантастический характер самой темы». «У меня плохая память и нет способности к структурному аналитическому мышлению, — признается Дмитрий. — Застряв где-то посередине, на стыке интуитивного и рассудочного, я занимаюсь тем, что пытаюсь с помощью искусства изучать и "наращивать" обе недостающие области».

Собственный страх перед своими созданиями художник отрицает и в осторожном слове «объект» не видит ничего особенного. «Это просто термин, — говорит он, — сокращение от "объект искусства". Они движутся, издают звуки, реагируют, поэтому обычными скульптурами назвать их сложно. А слово "роботы" в данном случае вызывает справедливое возмущение у Валерия Карпова и Дмитрия Добрынина, специалистов по робототехнике и искусственному интеллекту, с которыми я сотрудничаю уже много лет. По их мнению, это "технологически оснащенные объекты", нечто на стыке искусства и технологий».

«То, что я создаю, это не роботы: я — художник, и у меня другие задачи, — продолжает Дмитрий Каварга. — Но есть у меня такая навязчивая идея, чтобы они были в чем-то живыми, в определенном смысле — обладали сознанием. И это уже происходит: работая над объектом, придумывая его, воплощая, ты переживаешь весь его жизненный цикл, наблюдаешь, как он рождается, как развивается и умирает, иногда совершенно непредсказуемо для тебя самого».

Пожалуй, самым непредсказуемым оказался стеснительный робот из серии «Неопознанные оживающие объекты», который демонстрировался в Москве на выставке Lexus Hybrid Art. Спокойный и почти неподвижный в одиночестве, при появлении в комнате людей он реагировал на вторжение, стремясь свести к минимуму контакт с посторонними: шевелился, прятался и старался отодвинуться подальше. В какой-то момент металлические части его стали гнуться, объект потерял устойчивый центр тяжести, стал кривиться и заваливаться... «В течение всей выставки мне приходилось навещать его каждый день, усмирять, успокаивать. Он начал падать — его понадобилось подвязывать, стал вращаться вокруг своей оси — его пришлось приковывать к полу, — вспоминает Дмитрий. — Для меня как для художника это было просто потрясающим опытом. Процесс творчества, казалось, уже закончился, но началось нечто новое, неожиданное, некая самостоятельная жизнь интерактивного объекта. Я, создатель, перестал довлеть над ним. Мне самому пришлось подстраиваться под его жизнь».

Множество интерактивных объектов Дмитрия Каварги уже завершили свой «земной путь». Проходит время, заканчиваются выставки, и они теряют актуальность и интерес для художника, готового создавать новые механизмы, в которых, однако, предшественники обретают новое существование. Создатель дробит их на части, которые использует в следующих произведениях, а затем — в следующих... «Процесс может повторяться еще и еще раз, — говорит он, — одна история находит продолжение в новых».

И это напоминает жизнь в ее самых таинственных формах — ее вечное обновление и круговорот материи, смерть, разложение и новое рождение... «В конце концов, все мы точно так же обновляемся. Клетки нашего тела уже не те, что были несколько лет назад, — объясняет Дмитрий. — По-моему, творчество — это и есть такая вещь, благодаря которой это обновление происходит быстрее. Старое, отжившее становится инородным — и делается основой нового».