Коронавирус и другие опасные инфекции: в их распространении может быть виновата экономика

При ближайшем рассмотрении выясняется, что все энергичные меры против пандемии — не более чем видимость. Контраст между бдительностью по отношению к коронавирусу и благодушием в случае климатической катастрофы иллюзорен. Годами на всех стенах висели предупреждения об опасности зоонотического распространения заболеваний, а государства сделали для предупреждения этого ровно столько, сколько и для решения проблемы антропогенного изменения климата, — ничего. «Зоонотическое распространение заболевания» — не самый привычный термин, но вскоре станет привычным — это об инфекции, которая изначально имеется в животном, но внезапно «перепрыгивает» на человека. Патоген преодолевает границы вида. Патогеном может быть глист, грибок, бактерия, амеба или вирус; кем бы он ни был, патоген — это микроскопическое существо, поедающее свою жертву изнутри. Например, паразит внедряется в тело и живет там, питаясь и производя потомство и попутно нанося вред своему хозяину.

«Коронавирусы» — это семейство вирусов, обладающих в этом отношении специфическими «умениями». Название оно получило по виду молекулы под микроскопом: сероватый шар со множеством красных шипов, немного напоминающих королевскую корону (лат. сorona) — вездесущий образ весны 2020 года, заслуживающий наименования если не «человек», то «организм» года. Своими шипами вирус, словно крючьями, цепляется за клетки и закрепляется на них. Как и множество других представителей семейства, этот конкретный коронавирус, получивший от ВОЗ официальное наименование SARS­CoV-2, сбежал от своего природного носителя, какой­-то летучей мыши. Но зачем он это сделал?

В нормальных условиях коронавирусы и иные зоонотические патогены ведут вполне незаметную жизнь в дикой природе. Они «автостопом» перемещаются от одного природного носителя к другому — животные, эти самые природные носители, если и болеют, то совсем незначительно. На протяжении миллиона лет вирусы разрабатывали и достигли наконец совместного modus vivendi с носителями, в телах которых постоянно обитали, вовсе не убивая их. Иной раз парочка обезьянок или какая­нибудь мышка могли заболеть и даже упасть замертво на мягкую лесную землю, однако щедрая растительность поглотила бы их тела, прежде чем у людей появилась бы причина обратить на это внимание.

Тропические леса отличаются невероятным разнообразием видов; а к полюсам это изобилие почти сходит на нет. Ледниковые периоды не раз начисто стирали следы эволюции в высоких широтах, где совсем мало солнечного света. Вокруг экватора флора и фауна, избавленные от ледников, наслаждались источаемой солнцем энергией, которая превратила тропические леса в питомники поразительного биотического разнообразия. Там же обитает самое большое число патогенов. Чем ближе к экватору, тем больше носителей и их невидимых обитателей, и кто-то из них случайно может внедриться на новую территорию. Для того, чтобы он там преуспел, должно совпасть множество обстоятельств: изначальный носитель должен выбросить патоген — с чиханием, кашлем или кровью из ранки — на другого носителя, который должен оказаться подвержен инфекции. Если патогену повезет, это окажется «хозяин­-усилитель», в теле которого возбудитель болезни успешно размножается, пробует новые генетические комбинации, набирает обороты и готовится к следующему шагу, который может оказаться таким же удачным. Большинство каналов передачи быстро оканчиваются тупиком. Однако время от времени в тупиках возникают отверстия, и патогены находят путь к человеческой популяции. Чем короче расстояние, тем меньше усилий для этого требуется.

Ничего нового тут нет: два типичных примера зоонотического распространения — это бубонная чума и бешенство. Они не кажутся особо современными заболеваниями; с появлением в домах сливных туалетов, которые пахнут духами, то есть не так уж давно люди сочли себя вправе отнести эту проблему к прошлому. В первые десятилетия после Второй мировой войны, в этот самый золотой век капитализма можно было сказать, что «в западном мире практически ликвидирована смертность от инфекционных заболеваний». Подобные, вполне в духе Панглосса, утверждения каким­-то образом дотянули до конца второго десятилетия нового тысячелетия. Главный голос буржуазного оптимизма, Стивен Пинкер, в своем бестселлере 2018 года «Просвещение продолжается» заявляет, что «победа над инфекционными заболеваниями» по всему миру — в Европе, Америке и прежде всего в развивающихся странах — стала доказательством того, что «богатый мир — это здоровый мир» или, что то же самое, что мир под пятой капитала — лучший из всех возможных миров. «Оспа была инфекционным заболеванием», — прочитал Пинкер в Википедии и радуется: да, оспа была; больше ее не существует, а те болезни, которые пока не уничтожены, быстро уничтожаются. Заканчивает книгу Пинкер уверенным предсказанием, что никакая пандемия не грозит человечеству в обозримом будущем. А если бы он удосужился почитать сообщения ученых, то знал бы, что приливные волны уже бьются в стены крепости, которую он так самоотверженно защищает.

Он мог бы, к примеру, открыть журнал Nature, на страницах которого группа ученых в 2008 году проанализировала 335 вспышек «опасных инфекционных заболеваний» начиная с 1940 года и обнаружила, что их число «с течением времени значительно увеличилось». Большинство этих вспышек связано с зоонотическим распространением, львиная доля берет начало в дикой природе. Обзор, опубликованный шестью годами позже, выявил ту же тенденцию, обнаружив при этом, что переключение передачи пришлось на 1980-е годы — десятилетие ВИЧ, самого известного современного вируса, передавшегося от животных, пока миру не явил себя SARS­CoV-2. С этого времени список полученных от других видов патогенов расширялся, подобно списку текущих трансакций: вирус Нипах, впервые обнаруженный в Малайзии в 1998 году; вирус лихорадки Западного Нила, пришедший в Нью­Йорк в 1999 году; Эбола, опустошившая Западную Африку в 2004 году; вирус Зика, прокатившийся по Латинской Америке и странам Карибского бассейна в 2015 году; коронавирус, вызывавший тяжелый острый респираторный синдром (ТОРС, англ. SARS, атипичная пневмония), навестивший мир в 2002 году; коронавирус, вызывавший ближневосточный респираторный синдром (БВРС, англ. MERS), наблюдавшийся на Среднем Востоке в 2012 году; череда старых болезней, вновь вышедших на сцену, порой с новыми осложнениями — сибирская язва, болезнь Лайма, геморрагическая лихорадка Ласса, а также множество самых разных гриппов, налетающих с регулярностью циклонов, но носящих безличные имена: H1N1, H1N2v, H3N2v, H5N1, H5N2, H5Nx и т. д. К 2019 году ученые уже привычно отмечают, что «инфекционные заболевания распространяются по всему миру с беспрецедентной скоростью», а доля в них зоонотических колеблется между двумя третями и тремя четвертями, поднимаясь почти до 100% в случаях пандемий. Это долговременная тенденция как она есть.

То, что эти странные новые болезни возникают из дикой природы, собственно говоря, логично: вне пределов владычества человека обитают неизвестные патогены. Однако это царство можно было бы оставить в покое. Ничего этого не было бы, если бы не экономика, управляемая людьми, постоянно нападающими на дикую природу, вторгающимися в нее, рвущими и рубящими ее, крушащими ее с рвением, граничащим с жаждой уничтожения. Патогены не бросились бы вскачь за нами в погоню. Им было бы спокойно и безопасно в среде их естественных носителей. Когда же этих носителей загоняют в угол, подвергают стрессу, изгоняют с территорий и убивают, у патогенов есть два варианта: быть уничтоженными или перепрыгнуть. В опубликованном в 2012 году бестселлере «Распространение: инфекции животных и последующая пандемия» Дэвид Кваммен сравнивает происходящее со сносом склада: «Когда валят деревья, убивают местных животных, местные микробы разлетаются, словно пыль при движении бульдозера». Наука согласна с этим: долговременная тенденция формируется экономикой, побуждающей человека наступать на дикую природу. Отсюда следует вернуться к миру вне человека. Он начинается с отряда рукокрылых.

Мнение автора книги может не совпадать с позицией редакции