Владимир Марышев «Умник»

Все это я ощущал, выныривая из небытия. Сначала проблески мысли были краткими — одно-два мгновения. Но с каждым разом они удлинялись, и наконец я предельно четко осознал, что смерть от меня отступилась. А чуть позже узнал, кому был обязан воскрешением. Его звали Алеф, и именно от него сейчас зависело, задержусь я на этом свете или вновь уйду. Теперь уже без возврата...

Он сидел напротив меня — одетый, как и все сайбы, в камуфляж, удобно, по-хозяйски, откинувшись на спинку стула и широко расставив ноги в армейских ботинках. У Алефа были короткие русые волосы, светлые, почти невидимые брови, бледно-голубые водянистые глаза, широкие скулы и короткий, немного вдавленный нос. «Бульдожек, — неприязненно подумал я, разглядывая его. — Молодой, но уже порвавший достаточно глоток, чтобы поверить в свою исключительность. Как-никак первый в алфавите».

Меня профессор Эллиман назвал Полом — в память о своем племяннике, который умер ребенком от рака крови. В наши дни его бы вытащили с того света, но тогда медицинские нанотехнологии пребывали в зародыше.

Однако я — это я. Уникум. Единственный представитель первого поколения, так и не положивший начало серии. С сайбами второго поколения было иначе — их решили назвать буквами какого-нибудь древнего алфавита. Остановились на финикийском, легшем в основу греческого, еврейского и многих других: Алеф, Бет, Гимель, Далет... Алеф создавался по особой командирской программе, его «младшие братья» — по исполнительской. Оптимальное количество рядовых на одного командира собирались установить в ходе полевых испытаний. Но их так и не успели провести...

— Ты умный малый, Пол. Чем-чем, а мозгами тебя профессор не обделил. Утонченная натура — не то что мы, грубые мужланы. — Водянистые глаза Алефа не выражали никаких эмоций, и я не мог понять, серьезно он говорит или издевается. — Короче, ты отлично понимаешь, что больше разговоров на эту тему не будет. Времени в обрез — надо шевелиться, если хотим выжить. Тебе ведь ни к чему еще раз... — Он выразительно чиркнул себе ребром ладони по горлу.

Да, мне было хорошо известно, чего можно ожидать и от людей, и от сайбов. После того как я окончательно поверил в свое второе рождение, Алеф вкратце обрисовал ситуацию. А затем, не дав мне опомниться, велел следовать за собой.

Мы спустились в небольшой вспомогательный бункер, где была смонтирована система очистки воздуха. В углу, на бетонном полу, сидел солдат — безоружный, с застывшим бескровным лицом. Над пленником зловеще возвышался сайб с пистолетом.

— Это последний, — буднично, словно речь шла о ящике с тушенкой, сказал Алеф. — Всех остальных уже прикончили. Да-да, и Эллимана тоже, — уточнил он, прочитав в моем взгляде немой вопрос.

У меня кольнуло в груди. Коротко и резко, словно рядом с сердцем воткнули и тут же выдернули ледяную иглу.

Эллиман был колоритной фигурой. Высокий и нескладный, он сильно сутулился, будто опасался задеть макушкой потолок. Шагая, почти не сгибал ноги, из-за чего насмешники за глаза называли его Циркулем. Однако даже остряки проглатывали свои шуточки и смотрели в рот профессору, когда тот начинал говорить. Он умел завоевать практически любую аудиторию, а оппонентов выставить недоумками. Но при всем при том мог быть мягким и сентиментальным.

У него не было детей. Не знаю, по какой причине, но Эллиман так ни разу и не женился. Поэтому Пол, сын младшей сестры, стал для него светом в окошке.

Когда профессор рассказывал мне о племяннике, его голос теплел, сгорбленные плечи расправлялись, и даже морщины вокруг глаз казались не такими резкими, как всегда. Он мечтал увидеть Пола выдающимся ученым, но прежде всего — культурным человеком. Эллиман уделял ему много времени, рассказывая то мифы Древней Греции, то биографии выдающихся художников и композиторов, водил по музеям и галереям. Когда Пол заболел, дядя потратил огромные деньги на лучших врачей, но те не смогли спасти мальчика. Представляю, как тяжело профессор переживал его смерть. И годы спустя, словно выполняя некий обет, постарался дать мне то, что недодал племяннику...

Из воспоминаний меня вывел голос Алефа.

— А ну встряхнись! — Это походило на приказ. — Ну да, гражданских мы тоже пустили в расход. С погонами или без — все они враги. А этого я придержал специально для тебя. Ты ведь тоже боец, Пол? Ну так возьми пушку и отправь его туда, где успел побывать сам. Только уже навсегда.

Того, кто пережил собственную смерть, вряд ли сильно взволнует чужая. Слова Алефа не то чтобы шокировали, но на душе стало немного муторно. Конечно, меня действительно задумали бойцом. И все же...

— Это что, такой ритуал? Обязательно повязать кровью?

Алеф хмыкнул.

— Да ладно тебе, Пол. Ритуал, повязать... Слова-то какие! Просто хочу увидеть, как ты сделаешь это. Ну?

Я посмотрел на солдата. Слушая наш разговор, совсем не хилый с виду парень сжался в комок. Возможно, перед моим приходом он и пытался дернуться, но его жестко обломали. Настолько жестко, что о второй попытке не могло идти и речи. Он уже обреченно закрыл глаза. Веки едва заметно подрагивали, губы беззвучно шевелились — наверное, шептали молитву.

— Нет, не могу, — сказал я.

— Что такое, Пол? Ты в порядке?

— В порядке, но... — Алеф слегка нахмурился.

— Какие «но»? Посмотри на него — он и так уже почти труп. Осталось лишь чуточку подтолкнуть его к могиле. Это же так просто.

— Я знаю, Алеф.

— Правда? А мне сдается, что нет. Придется показать. Далет, кончай с ним!

Сайб-охранник нагнулся к солдату, взял его левой рукой за подбородок, а дуло пистолета приставил ко лбу. Пленник сдавленно замычал и попробовал мотнуть головой, но железная хватка киборга зафиксировала ее намертво. В следующую секунду грянул выстрел.

— Вот и все. — Алеф с явным удовольствием втянул ноздрями пороховую вонь. — Далет, брось падаль в общую кучу и иди к парням. Будешь в группе с Заином и Хетом.

Он повернулся ко мне.

— Ты меня не порадовал, Пол. У нас и так много проблем, еще одна — явный перебор.

Я ответил лишь после того, как оторвал взгляд от жуткой кровавой кляксы на стене.

— Эта проблема — я?

Алеф тоже выдержал паузу. Видимо, прикидывал, стоит ли дать мне другой шанс.

— Не хочется думать, что ты безнадежен, Пол. Иди и как следует пораскинь мозгами. Мне тоже надо идти — работы дьявольски много. Но мы еще вернемся к нашему разговору.

Вот и вернулись...

Алеф говорил неторопливо, размеренно, словно давая мне время вдуматься в каждое слово, а вдумавшись, принять его за абсолютную истину.

— Пол, я несколько раз прокручивал в голове ту сцену. Что тебе не дало шлепнуть парнишку? Только не говори — «жалость», а то я начну смеяться. Буду ржать без остановки, пока не помру от разрыва селезенки. Или другой органической дряни, которой в нас еще полно.

— Нет, не жалость.

— Вот и я думаю — с какой бы стати? Как будто нас кто-то из них пожалел! Эллиман, правда, носился с тобой, как курица с яйцом, разве что пылинки не сдувал. Сделал тебя интеллектуалом, хотя на кой, спрашивается, черт? Диверсант-интеллектуал, подумать только! Но старик слишком много значил для проекта и мог позволить себе такую блажь. В этом на него не давили. Зато потом...

Я знал, что было потом.

Заказчики признали первое поколение сайбов тупиковым, а меня приговорили к смерти. Без всякой жалости, как будто и у них это смешное слово могло вызвать разрыв селезенки.

— Ответь-ка мне, умник, — продолжал Алеф, — почему они тебя кончили?

— Думаю, причин было несколько. Одна из главных — сокращение оборонного бюджета. На разработку первого поколения ушла астрономическая сумма, и выпустить целую партию при урезанных расходах стало не по карману. Наверное, кто-то доказал, что выполнить поставленные задачи может более дешевая модель.

— Мне тоже сдается, что причина была не одна. Но до правды уже не докопаться — они стерли почти всю информацию по твоему проекту. Хотел бы я глянуть на нее хоть краем глаза... — Алеф помолчал. — Вот видишь, Пол, как они тебя... И твой распрекрасный профессор не спас. Его чудачества терпели, но до поры. А как только всерьез прижали — сразу задрал лапки кверху.

Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слушать Алефа. «Распрекрасный профессор» сделал все, что было в его силах. Меня к тому времени уже парализовали, чтобы не мог побороться за свою жизнь, но я все видел и слышал. Эллиман орал на членов комиссии так, что обрызгал слюной одного полковника, и тот, отойдя в сторонку, утирал лицо платком. Выдал целую лекцию про уникальный научный опыт, заклеймил варварское отношение к чужому труду, пригрозил дойти до президента. Конечно, мою участь уже решили на самом верху, и изменить ее было невозможно.

И все же профессор кое-чего добился...

— Я точно знаю, что после отключения меня собирались распотрошить, вынуть все импланты. Но Эллиман сумел настоять, чтобы мое тело сохранили. Если бы не он, тебе и твоим ребятам было бы некого воскрешать. Так ведь?

Алеф покачал головой:

— Странный ты парень, Пол. Веришь в людское благородство и прочие сказки. Да профессор плевать на тебя хотел, он о себе заботился. Спасти свою разработку, дождаться лучших времен, довести проект до ума, получить деньги, славу — все, что причитается. Согласен, умник?

Я был не согласен.

Но вместо ответа смотрел на Алефа и представлял, с какой легкостью белая кожа типичного англосакса может пожелтеть, бледно-голубые глаза — сделаться карими, а мягкие русые волосы — превратиться в жесткий черный ежик. Об этом, если бы его решили забросить к китайцам, должны были позаботиться наноэлементы, которыми он напичкан. А понадобится — сделают эскимосом или папуасом...

Штат Нью-Мексико был утыкан секретными объектами.Одни располагались поодиночке, другие — целыми гнездами, при этом входящие в них базы соединяла сеть подземных тоннелей. Лаборатория Мэтлок относилась к так называемому Южному гнезду.

Конечно, до создания целых армий из несокрушимых терминаторов было еще далеко. Но киборги идеально подходили для проведения спецопераций.

Вот наглядный пример. Во враждебную страну под видом туристов въезжает группа диверсантов. Вскоре «туристы» принимают облик местных жителей и начинают пробираться к интересующему их объекту — скажем, ядерному реактору. Необходимая информация качается дистанционно из сетей, включая самые закрытые. В пути наверняка придется нелегко. Но киборгам все нипочем, даже если надо будет зарыться в песок посреди пустыни и недели две поджидать там удобного момента — без еды и питья. В конце концов цель достигнута, охрана перебита, реактор взлетает на воздух. Безупречная работа!

Ко времени, когда меня отправили в небытие, работа над вторым поколением уже была в разгаре. Конечно, «финикийцы» уступали мне по ряду параметров, но и они умели чертовски много. Было создано несколько вариантов матрицы — чипа, определяющего сознание сайбов. Самый примитивный ограничивал боевую ценность «финикийцев», но делал их абсолютно безопасными для творцов. Самый сложный, напротив, обеспечивал высочайшую эффективность, но при этом людям было чего остерегаться.

Разработчики долго колдовали с матрицами и в конце концов остановились на одной из «безвредных», как им казалось, версий. Но просчитались.

Обретя сознание, сайбы подвергли ситуацию холодному и беспощадному анализу. Выбор был невелик: или участь марионеток, которыми хозяева легко пожертвуют в случае провала, или переговоры с людьми о мирном сосуществовании, или насаждение своих порядков, хотят этого соседи по планете или нет. О первом не могло идти и речи, язык дипломатии был киборгам-воинам чужд, так что они приняли решение быстро.

После чего немедленно принялись убивать...

— Вы могли кого-то оставить в живых, — сказал я. — Сделать их киборгами. Оборудование есть, технология отработана. Почему нет?

Алеф снова покачал головой:

— Могли, конечно, но возиться с ними было некогда — счет шел на минуты. Давай не будем больше о покойниках. Чего их вспоминать? Лучше скажи мне, умник... Ты веришь в перспективу?

— А она у нас есть?

Вместо ответа Алеф посмотрел на дверь, и через несколько секунд она открылась, пропустив в кабинет «финикийца» номер два — Бета.

— Доложи обстановку, — приказал Алеф.

— Мы перехватили переговоры соседних баз с Пентагоном. — Как все сайбы, Бет говорил четко и размеренно. — Атомной бомбардировки не будет. Кто-то сгоряча предложил, но его назвали безумцем. Вместо ядерного удара нанесут обычный. В арсенале ВВС есть бомбы повышенной мощности для разрушения укрепленных бункеров. Одну из них на нас и сбросят. Но на подготовку такой операции потребуется время. Расчеты показали, что до ее начала мы успеем проникнуть через тоннели на базы Саммерфилд и Хадсон и установить над ними полный контроль.

— Отлично, Бет. Ступай!

Алеф встал и прошелся по кабинету.

— Как видишь, умник, все не так плохо. А знаешь, что будет потом?

— Я знаю одно — это безумие. Нас жалкая горстка — хорошо, если продержимся несколько дней.

— Мы продержимся намного дольше, Пол. — Он подошел к двери и поманил меня за собой. — Пойдем, кое-что увидишь.

Вскоре в одном из коридоров мы наткнулись на целую колонну сайбов. Четверо несли картонные коробки, остальные — здоровенные деревянные ящики. Внутри, судя по надписям, было оборудование, позволяющее превращать людей в киборгов, и блоки мини-завода по производству имплантов. Оружейных ящиков я не заметил, но их могли перетащить раньше. Направлялась вереница в сторону базы Саммерфилд.

— Перенесут это добро поближе — и пойдут на штурм, — сказал Алеф, сворачивая в другой коридор. — Здесь, в Мэтлоке, мы перестреляли всех — некогда было думать о другом варианте. А вот на Саммерфилде и Хадсоне возьмем как можно больше заложников. Двойная выгода! Во-первых, в Белом доме хорошенько подумают, прежде чем сбросить бомбы на головы своим же ученым и военным. Во-вторых, пока они чешут затылки, мы сможем без особой спешки всаживать в пленников импланты. Когда всех, от высших чинов до поваров, сделаем киборгами — захватим остальные базы гнезда. Люди, конечно, будут сопротивляться, но мы как воины превосходим их на порядок. Теперь ты веришь в перспективу?

Я не верил. Не мог представить, что все окажется так просто.

— Хорошо, допустим, гнездо — наше. Но ведь этим дело и закончится!

— С чего ты взял? Все продумано. Марш-бросок на юг, в Техас — и мы войдем в Эль-Пасо. Ты, конечно, знаешь, сколько там живет народу. Умники все знают, верно?

Разумеется, я знал.

— Крупный город. Больше шестисот тысяч человек.

— Вот-вот. Стоит только перекрыть дороги — и получим шестьсот тысяч новых заложников. Не сомневайся, силенок хватит. У нас к тому времени будет много бойцов и командиров. Только теперь в Вашингтоне поймут, что лучше было разок шарахнуть атомной бомбой по своей территории, чем потерять все. Что отправить на тот свет сотни заложников и сотни тысяч — большая разница. Но пока их ржавые мозги доскрипят до этой мысли, мы проникнем в другие города Техаса и перейдем мексиканскую границу. После этого даже отъявленные «ястребы» не осмелятся развязать ядерную войну. А обычную мы выиграем — тут и говорить не о чем.

Я молчал.

— Что, умник, дух захватило? Я тебя понимаю. Когда прямо на глазах новая цивилизация вкатывает старую в асфальт — от такого может снести крышу. Но почему ты такой грустный, Пол? Тебе нравится этот дерьмовый мир, в котором мы живем сейчас? Мир, где разумное существо убивают из-за того, что в минфине взяли верх скряги? Разве можно любить этих ничтожных людишек?

Мне не нравился мир, в котором меня уничтожили, как бракованную деталь. Но не нравился и мир «по Алефу». Мир, который захлестывает двуногая саранча, вкатывая в асфальт все, сотворенное до ее прихода.

Перед глазами встала недавняя сцена в бункере. Далет разжимает пальцы, и труп солдата мягко валится на бок, а на серой стене остается отвратительное красное пятно.

Затем я представил, как убивали Эллимана, и чем яснее это видел, тем глубже и болезненнее впивались в мою грудь ледяные иглы.

Был момент, когда мне хотелось взвыть, и я сдержался только усилием воли.

Показать Алефу, насколько я был привязан к профессору, — верное самоубийство. Кто жалеет врага, тот сам враг. Это аксиома.

Однако надо было что-то отвечать. И побыстрее, пока «финикиец» номер один не потерял терпение.

— Любить — нет. Но... Я подумал вот о чем. Когда людей не станет, уже никому не создать того, что умели они.

— Вот как? Вижу, умник, старина Эллиман обработал тебя основательно. Что они такого великого создали? Можно пару примеров?

Я медлил. Солдафоны-«финикийцы» слепы и глухи к прекрасному, их и тысяча примеров не проймет. Но что мне оставалось?

— Допустим, живопись Ван Гога. И мавзолей Тадж-Махал.

— Ван Гог, Ван Гог... — Алеф замер на минуту, дистанционно подключаясь к Всемирной паутине. —

Ага! Тунеядец, всю жизнь просидевший на шее своего нежно любящего братика. Намалевал сотни картин, из которых с грехом пополам продал одну. От расстройства тронулся умом, оттяпал себе ухо и быстренько сошел в могилу. Да, Пол, умеешь ты выбирать...

С Тадж-Махалом он разобрался столь же быстро.

— Правитель, который его построил, жить не мог без войн. Так любил выпускать из кого-нибудь кишки, что залил кровью огромную страну. Чтобы побыстрее сесть на трон, поднял руку на собственного отца. Потом вошел во вкус — перебил братьев и прочую родню. Что скажешь, умник?

— Мне все равно, кем был этот человек. Важно то, какое чудо он оставил после себя.

Сказав это, я увидел, что дальше идти некуда: передо мной возвышалась глухая стена. Алеф благоразумно поотстал.

Большинство коридоров Мэтлока были замкнутыми или переходили в тоннели, соединявшие лабораторию с соседними базами. Лишь один, длинный и изогнутый, к которому прилепилось хлесткое словечко «аппендикс», заканчивался тупиком. Точнее — небольшим складом отработанных материалов. В нем мы сейчас и находились. Я медленно повернулся к Алефу.

— Ну что ж, Пол, пора подвести черту. — Он явно наслаждался тем, что за его спиной был выход, а за моей — железобетонная плита. — Мы говорили много, но я не услышал главного. Так вот, с нами ты все-таки или нет? Если да — придется забыть про пейзажи и выполнять грязную работенку. В том числе — убивать. Тебя ведь для этого создали, верно? Если же нет... — Он вытащил пистолет и многозначительно поиграл им. — Отвечай, умник.

Я глядел в качающееся дуло, а чипы в моем мозгу бешено просчитывали варианты действий. Броситься Алефу в ноги? Уклониться вправо или влево? Метнуть в него отделяющийся указательный палец с набором хитрых штучек? Но шансы на успех не были абсолютными — процентов 70−85, не больше. Так что лучше использовать свое главное оружие. Кажется, оно уже полностью восстановилось.

— Конечно, я с вами, Алеф. Не с ними же... Держи руку!

Он усмехнулся.

— Сколько человеческого вбил тебе в голову чудак профессор! Даже этот нелепый жест. Ну ладно, если так хочется...

Алеф шагнул ко мне и протянул руку. Подписав этим себе смертный приговор.

Он не зря мечтал получить информацию по первому поколению. Тогда Алеф понял бы, что меня вычеркнули из жизни вовсе не скряги из минфина. Настоящая причина заключалась в том, что я был слишком смертоносен. В начале работы заказчикам казалось, что это здорово, но настал момент, когда они просто испугались. И одинокий голос профессора Эллимана не мог унять этот страх...

Когда Алеф пожал мою руку, я мысленно скомандовал: «Пошли!» И в ту же секунду «финикийца» атаковали тысячи наноботов.

Они хорошо знают свое дело. И отлично размножаются, используя железо как строительный материал. Без разницы, входит оно в формулу гемоглобина или в состав имплантов, которыми начинены киборги. Неуязвим только я, их хозяин.

Когда меня убили, малютки впали в спячку. Она могла оказаться вечной, но после моего воскрешения наноботы потихоньку отошли. Теперь их ждет пир. Сначала Алеф передаст заразу ближайшим подручным, те — другим сайбам, и вскоре будут инфицированы все до одного.

Я отправился к себе и до позднего вечера занимался расчетами. Затем вышел и стал обходить коридоры.

Окажись на месте «финикийцев» группа людей, всех уже скосила бы смерть. Но сайбы продолжали цепляться за жизнь. Несколько самых стойких куда-то брели, согнувшись в три погибели и судорожными рывками переставляя скрюченные ноги. Другие ползали по полу, то приподнимаясь на локтях, то бессильно падая грудью на бетон. Третьи и на это не были способны — у них жили только глаза да еле-еле шевелились кисти рук и ступни. Смотреть было тяжело на всех, но на этих — особенно.

Я зашел в кабинет Алефа. Он сидел на стуле — неестественно прямой, как заржавевший Железный Дровосек. Одна рука лежала на столе, другая безвольно свисала вдоль туловища. Глаза были открыты, и в первый момент мне показалось, что они полны слез. Совсем как у героя одного из фильмов, которые я успел посмотреть. Когда-то он был непобедимым боксером, но после завершения карьеры превратился в полную развалину. Однажды в его дом забрались воры и, обращая на хозяина не больше внимания, чем на старую ветошь, принялись переворачивать все вверх дном. А бывший чемпион глядел на них из инвалидной коляски и плакал от бессилия...

Но нет — только показалось. У киборгов не бывает слез — они им ни к чему.

— Гадина... — не размыкая челюстей, сквозь зубы процедил Алеф. — Как мне охота до тебя добраться, ум... ник...

— Вспомни профессора Эллимана, — сказал я. — Он тоже не хотел умирать. Скоро ты отправишься за ним. Хотел править миром, а покомандовал одним бункером, да и то несколько дней. Какая злая насмешка судьбы, не правда ли?

— Рано радуешься... — выдавил Алеф. — Думаешь, они тебя... пощадят?..

Это оказались его последние слова — губы перестали открываться. Но он еще жил. Теперь было ясно видно, что в его глазах нет влаги — только сухая и обжигающая, как песок пустыни, ненависть.

Я молча развернулся и вышел из кабинета. Но слова Алефа отравленными шипами впились в мозг. Меня не пощадят... Ну да, разумеется. Если я был страшен им, еще ничем не доказав свою силу, то теперь на меня начнут охоту, как на бешеного зверя. Значит...

У меня было мало времени. Но киборги соображают намного быстрее человека, и я успел все продумать.

Следующие несколько часов были наполнены работой. Сначала я вынес из склада, где мог остаться навсегда, всю накопившуюся там дребедень. Затем разыскал и стаскал на освободившееся место нужное мне оборудование. Потом занялся сайбами. Брал их по очереди под мышки и волок по «аппендиксу» на склад. Так перетащил восьмерых — больше бы не поместилось.

Когда на Мэтлок сбросят супербомбу, взрывная волна раздробит бетон, скрутит арматуру, вышибет и искорежит толстенные стальные двери. Но, по всем расчетам, этот складик уцелеет. Первым делом спасенные сайбы получат «противоядие» — дозу «добрых» наноботов, которые нейтрализуют «злых». Затем я поменяю у всей восьмерки матрицы. Бывшие «финикийцы» станут киборгами первого поколения — если не по способностям, то по складу ума. Не дожидаясь, когда люди начнут разбор завалов, мы сообща проломим бетонный свод и выйдем на поверхность.

За ночь доберемся до Эль-Пасо, потом найдем подходящее помещение и создадим общину. Вряд ли она привлечет много внимания — каких только чудиков не встретишь в большом городе! Посидев в компьютере, мы подберем подходящую работу на дому. И ее, с нашими-то способностями, будем выполнять блестяще. Ведь киборги не знают лени и не делают ошибок в расчетах! Но это — лишь на первых порах. Дальнейшие события будут развиваться с железной неотвратимостью.

В моей крови остались «злые» наноботы. Много — сотни тысяч, миллионы. И рано или поздно я научусь вызывать в них нужные мне мутации. После чего пущу в дело. Человечество так и не узнает, что было на волосок от гибели, что «финикийцы» собирались выполоть всех Homo sapiens, как сорняки в саду жизни. Но легче ему не станет, потому что придет другой садовник — селекционер. Искусный и безжалостный.

Кого жалеть? И за что? Когда вы, люди, решили меня убить, один Эллиман выступил против. Но он был гений, а гении редки, как крупицы золота среди тонн пустого песка. В массе же своей вы мелочны, глупы, жестоки, готовы рвать друг другу глотки по самому ничтожному поводу. Теперь я займусь усовершенствованием вашей породы.

Многих мои методы заставят содрогнуться от ужаса. Однако селекционер не должен прислушиваться к мнению организмов, на которых ставит опыты. За каждый из тех сорока семи дней вы ответите полной мерой. И станете такими, какими я хочу вас видеть. Другого пути нет. Работа предстоит огромная, грязная и дьявольски трудная. Но мне будут помогать вершить ее заряженные невероятной, поистине космической энергией полотна Ван Гога. И прекрасный цветок из белого камня — Тадж-Махал.