Карантинное чтение: научно-фантастический рассказ «Тупик»

Машину неимоверно трясло, то и дело подкидывало чуть не на метр вверх, и каждый такой прыжок отдавался в желудке болезненным уколом. Ганешина мутило, хотя он не ел с вечера. За окном было темно, и в этой темноте вдруг возникали и тут же пропадали еще более темные, бесформенные массивы.

— Потерпите, уже немного осталось, — дотронувшись до рукава его куртки, сказал сидящий рядом капитан, фамилию которого Ганешин не разобрал, когда тот представлялся, а если бы даже и разобрал, то все равно бы не запомнил.

Ганешин ничего не сказал, только поморщился. В брюхе опять заворочался тяжелый булыжник. Но тут внезапно спереди и справа неясные массивы сменились россыпью разноцветных огней, словно там был карнавал или громадная дискотека. Впрочем, ни того ни другого давно уже не существовало в мире, и жили они лишь в его воспоминаниях.

Машина коротко прогрохотала колесами по чему-то более твердому, чем раздолбанная грунтовка, и резко затормозила, чуть пройдя юзом.

— Приехали, — бодро сказал сопровождавший капитан и, не получив ответа, первый полез из машины.

Ганешин стал раздраженно нашаривать ручку, но тут дверцу услужливо распахнули снаружи. Он неуклюже вылез, чуть не промахнувшись по невидимой подножке, и первым делом несколько раз с силой закрыл и открыл глаза, чтобы быстрее привыкнуть к сиянию прожекторов, видимо, заменявших здесь освещение.

Внедорожник, на котором его привезли, стоял на круглой, выложенной металлическими плитами площадке. Площадку окружала дюжина больших армейских палаток с наброшенной поверху маскировочной сеткой. Между ними стояли грузовики с прожекторами на кабинах. А справа, чуть поодаль, между двумя прожекторами, неясной грудой вырисовывался громадный танк неправильной формы, скорее даже не танк, а что-то вроде «Шилки»-переростка, и на высокой его башне быстро вращалась какая-то плоскость.

— Сергей Васильевич! Здравствуйте, дорогой! — раздалось так внезапно, что Ганешин вздрогнул.

К нему, семеня, подбежал отдаленно знакомый полковник по фамилии, кажется, Крутилин. Курировал он в их институте какую-то безопасность, то ли по линии военной разведки, то ли наоборот, контрразведки — Ганешин в этом не разбирался.

— Здравствуйте, — сухо ответил Ганешин и пожал потную ладонь, а потом полез в карман за сигаретами — курить хотелось зверски всю дорогу (два часа в вертолете, три — в машине), и всю дорогу он почему-то не решался. Может, потому, что окружающие тоже не курили.

— Вы как, сразу к делу, или, может, сперва отдохнете с дороги? — Крутилин, на этот раз в форме, хотя в институте неизменно был в штатском, продолжал стоять почти вплотную к нему, и Ганешину, который был на голову выше, приходилось созерцать его затылок с намечающейся лысиной — фуражку полковник держал в левой руке. — У нас уже и стол накрыт...

При упоминании о столе вновь шевельнулся булыжник в животе.

— Сразу к делу, — сказал Ганешин, — хотя понятия не имею, какие у вас могут быть дела по моей специальности.

— Как? Вас не ввели в курс дела? — театрально всплеснув короткими руками, воскликнул Крутилин. — Ну, капитан! Ну, Тарабукин!.. Ехать два часа и молчать... Вас же два часа сюда везли?

— Да, пожалуй, все пять, — нехотя сказал Ганешин.

— Ну да, ну да!.. Вас же на вертолете, а не... — Крутилин многозначительно недоговорил, словно существовал вид транспорта быстрее вертолета. — Впрочем, может, это и к лучшему. Никаких предвзятых мнений... Вы курите, курите пока, — он заметил, что Ганешин вертит в пальцах незажженную сигарету. — А то ТАМ уж точно курить нельзя.

И сам услужливо поднес огоньку.

Ганешин несколько раз с наслаждением затянулся, чувствуя, как уменьшается, рассасывается камень в желудке. Вопреки заверениям врачей, курение помогало ему, снимало боль во время приступов. Он посмотрел на часы — без четверти полночь. Глубоко вздохнул, стараясь подавить нарастающее раздражение. Дома, конечно, он еще бы не спал, тем более был вечер пятницы, и уже бы закончил обязательные пять страниц перед сном — он много лет назад, еще со времен написания кандидатской, выработал в себе привычку писать вечером пять страниц, не больше и не меньше. И это оказалось правильным решением — ученому нужна методичность в работе, это дисциплинирует мышление...

— Сергей Васильевич, — вернул его к действительности голос Крутилина, — разрешите представить — генерал Калябин.

Ганешин вздрогнул и поднял глаза. Никак не ожидал он присутствия здесь, на какой-то богом забытой точке, генерала. Думал, что главный тут Крутилин.

— Рад знакомству, — сказал генерал.

Голос у генерала был властный, но какой-то надтреснутый. Был он не толстый, но плотный, с крупным обрюзгшим лицом, испещренным глубокими тенями морщин, — косое освещение прожекторов придавало его облику некую долю сюрреалистичности. Ростом он был не выше Крутилина, поэтому длинному Ганешину неволей приходилось смотреть на них свысока. Впрочем, он никогда не ощущал пиетета перед высокими чинами, тем более, будь это хоть какой генерал, он не был его начальством.

Пожатие руки у генерала было сильным, но кратким.

— Мне уже доложили, — сказал он. — Правильно, так и надо. Сразу брать, как говорится, быка за рога. Вникать, как сказать, в самую суть. Тем более под землей, как вы понимаете, все равно, день или ночь.

Ганешин не понимал. И это раздражало его еще больше.

— Да что вы тут, раскопки ведете, что ли? — брюзгливым тоном спросил он.

Генерал осекся и недоуменно обернулся к полковнику.

— Уважаемого профессора еще не успели ввести в курс дела, товарищ генерал, — бодро отрапортовал Крутилин. — И я подумал, что лучше один раз увидеть...

— Шесть часов, — прошипел, прерывая его, генерал. — У вас было шесть часов, чтобы...

— Пять, товарищ генерал, — осмелился перебить его Крутилин.

— Чтобы обрисовать Сергею Васильевичу по дороге всю, так сказать, картину в общих чертах, — не слушая его, продолжал Калябин. — А вместо этого вы столько времени держали его в полном неведении. Это недопустимо!

— Виноват, товарищ генерал! — рявкнул Крутилин.

У Ганешина возникло чувство, что перед ним разыгрывают с непонятными целями какой-то спектакль. Он быстро, в три затяжки, докурил сигарету и, за неимением урн, бросил окурок прямо под ноги.

— Господа военные, а может, мы все же начнем вводить меня в курс дела? — с немалой долей язвительности сказал он.

Господа военные замолчали и уставились на него.

Первым сориентировался генерал.

— Разумеется, Сергей Васильевич, — как ни в чем не бывало сказал он. — Полковник Крутилин вас проводит, а я подожду здесь результатов вашего... гм... осмотра.

— Да уж, — подхватил Крутилин, — лучше, как говорится, один раз увидеть, чем... Пройдемте сюда, пожалуйста.

Он взял Ганешина под локоток и повел куда-то вбок, за палатки. В отличие от залитой огнями площадки, освещение здесь было гораздо хуже, но под ногами все так же стучал металлический настил дорожки, так что не было опасности запнуться о какой-нибудь корень или подвернуть ногу в выбоине. Ганешина вдруг поразила некая сюрреалистичность окружающего мира. Брызжущий из-за палаток свет прожекторов становился все более неясным и призрачным, по мере того как они отдалялись, а над головой сияли громадные, яркие, каких никогда не увидишь в городе, звезды. Впрочем, звезд было мало — небо затягивало темными провалами туч.

К утру пойдет дождь, рассеянно подумал Ганешин.

— Все получилось совершенно неожиданно, — говорил рядом Крутилин, его лицо в полутьме казалось шевелящейся маской. — Мы начали здесь рыть бункер для стратегических ракет. Все совершенно секретно, разумеется, но вам можно рассказать — все равно вам подписывать кучу бумаг о неразглашении. Так вот, начали рыть, и только-только стали снимать первые пласты холма, как нашли это...

— Что — это? — рассеянно спросил Ганешин, поскольку полковник вдруг замолчал.

Крутилин шумно вздохнул.

— А это уж вам виднее, что. Мы надеемся, что вы нам расскажете, что именно мы здесь нашли. Кладбище древних людей. Или как там его — некрополь. Только это не люди...

В животе опять шевельнулась тяжесть, и Ганешин поморщился.

— А кто же тогда, если не люди? — раздраженно спросил он. — Динозавры, что ли?

— Ну, может, это и динозавры... — начал Крутилин.

— Не может, не может, — оборвал его Ганешин. Он остановился и повернулся к плохо различимому в темноте полковнику. — Кладбище динозавров здесь — нонсенс! Во времена динозавров здесь, — он топнул по металлической дорожке, — было море-окиян! Это давно доказано и сомнению не подлежит.

— Так я ж не говорю, что это именно динозавры, — примирительным тоном сказал Крутилин. — Идемте-идемте, сейчас вы сами все увидите.

— Динозавры... Какая чушь! — фыркнул уже на ходу Ганешин.

Они прошли еще пару десятков метров. Впереди возникла неясная темная масса. Когда они подошли ближе, в лицо Ганешину вдруг брызнул яркий свет фонаря.

— Стой! Кто идет? — выкрикнул чей-то напряженный голос.

— Свои, свои, — ворчливо сказал Крутилин. — Где Тарабукин?

— Здесь, товарищ полковник!

Вспыхнул еще один фонарь, и Ганешин, наконец, разглядел, куда они пришли. Темная масса оказалась удивительно ровно срезанным боком холма, в котором темнело большое, в человеческий рост, неровное отверстие — вход в пещеру. У входа зачем-то стоял часовой в плащ-палатке и с автоматом, а рядом — знакомый капитан, который сопровождал Ганешина всю дорогу сюда.

— Почему здесь темно? — требовательно спросил Крутилин.

— Не успели подвести кабель, товарищ полковник, — ответил капитан.

— Не успели подвести? — брюзгливо сказал Крутилин. — А нашему уважаемому профессору тут что, в потемках шариться?

— Так есть фонари, — обрадованно сказал капитан.

Словно ниоткуда возникла еще пара солдат. Ганешину вручили увесистый и очень яркий фонарь. Крутилин от такой чести отказался.

— Я лучше вас тут подожду, профессор, — сказал он. — На свеженьком воздухе. Капитан вам все покажет. А я там, собственно, уже. Так что лучше здесь.

Он что-то явно недоговаривал. Трусит, что ли? — мельком подумал Ганешин.

— Извините, — сказал капитан. — Товарищ профессор, как мне к вам обращаться?

— Меня зовут Сергей Васильевич.

— Вот здорово, — почему-то обрадовался капитан. — А меня тоже Сергей. Так что можете просто по имени... Ну, пойдемте, — и он кивнул на темное отверстие пещеры.

Вход в пещеру был необычно высок, наполовину выше человеческого роста. Такой было бы трудно замаскировать, и Ганешин почти сразу сообразил, что неизвестные строительные машины военных, наверное, срезали изрядную часть холма, прежде чем перерезали подземный коридор.

Кроме тезки-капитана, Ганешина сопровождали еще два солдата с фонарями. Один шел впереди, другой замыкал шествие.

Широкий прямой коридор шел под уклон. Стены, как мельком увидел Ганешин в свете фонарей, были очень ровные, словно отполированные или выплавленные в камне. Он не стал останавливаться и тщательнее рассматривать их — на это еще будет время, тут нужна целая комплексная экспедиция.

Потом коридор расширился и превратился в уходящий в темноту, а потому неизвестной длины узкий зал. Собственно, залом это назвать было трудно, настолько он был узок, всего лишь метров шесть в ширину. Справа вдоль стены полированного камня тянулись каменные же то ли лотки, то ли стенды, находящиеся на высоте метров полутора.

Если это было то, о чем с первого же взгляда подумал Ганешин, то есть стенды для демонстрации наподобие музейных, то предназначались они явно не для людей. И на этих лотках были выложены в ряд черепа. Множество черепов — десятки, возможно, сотни или даже тысячи, если учесть неизвестную длину зала.

Совершенно различных размеров и форм, черепа эти имели одну отличительную особенность, какую тут же схватил наметанный глаз Ганешина: они принадлежали существам (у Ганешина язык даже мысленно не поворачивался назвать их животными), каких не существовало в природе. Ни ныне, ни когда-либо в прошлом. Ганешин резко остановился перед черепом поболее метра высотой.

Если пропорции здесь были подобны человеческим, то хозяин этого черепа должен быть метров шесть высотой, никак не меньше. Череп карикатурно напоминал человеческий, но со смещенными пропорциями. Носовые отверстия были слишком маленькие, а челюсти, полные конических острых зубов, напротив, слишком большие.

А посреди высокого лба зияло одно большое отверстие, которое кроме как глазом, не могло быть ничем иным. Венчал эту несуразную голову большой, чуть изогнутый рог на макушке. Рассматривая все это, Ганешин с оторопью сообразил, что видит перед собой отлично сохранившийся (или специально сохраненный) череп... циклопа.

Проклятая язва напомнила о себе тягучей, ноющей болью. Черт, выругался про себя Ганешин, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Чувствуя себя как во сне, Ганешин протянул руку и дотронулся до поверхности черепа. Прохладное прикосновение слегка отрезвило его, вернуло способность логически мыслить. Череп на ощупь казался настоящим. За свою жизнь Ганешин столько перещупал костей и черепов, и только что вынутых из земли, и пролежавших столетия в запасниках музеев, что пальцы не могли солгать.

Что-то щелкнуло у Ганешина в голове, словно сместился угол зрения, под которым он смотрел до сих пор на мир. Еще не веря, еще сомневаясь и раздражаясь от этих сомнений, он почувствовал знакомый холодок внутри, служивший всегда предвестником открытий.

Подняв повыше фонарь, Ганешин пошел вдоль стендов. Некоторые черепа он узнавал с первого взгляда, ощущая одновременно негодование на себя и чисто детский восторг. Вот явно череп минотавра. Вот эти два — вытянутые и обтекаемые — могут принадлежать русалкам. Вот нечто с высоким лбом, явно человеческим разрезом глаз и одновременно мощными звериными челюстями — это что, ликантроп?

Большинство экспонатов — а по-другому Ганешин не мог это никак назвать, — не поддавались определению с первого взгляда, но Ганешин утешал себя мыслью, что будет еще время поработать над ними, что теперь его за уши не вытянуть из этой тайги, а военные пусть ищут для своей ракетной точки другое место...

— Ну как вам наша находка? — спросил бесшумно идущий за ним капитан. — Настоящий некрополь, верно?

— Да нет, — рассеянно ответил Ганешин. — Это, скорее, музей, а не захоронение. Видите, как тщательно выделаны все кости, словно отполированы? Скорее всего, они покрыты чем-то вроде лака...

— А скажите, Сергей Васильевич, — продолжал капитан, — все это не может быть... ну, подделкой, шуткой какой-нибудь?

Ганешин мельком взглянул на него. В косом свете фонаря лицо капитана с резкими тенями казалось непроницаемой маской.

— Скажем так, — четко проговорил Ганешин. — Здесь нужна тщательная экспертиза. Я соберу комплексную экспедицию, которая со временем докажет, может ли тут идти речь о подделках. А насчет шутки... Капитан, вы представляете, сколько стоит все это сфабриковать, закинуть в тайгу и разложить здесь по полочкам? Это же миллиарды долларов... Нет, ни о каких шутках и речи быть не может.

— Понятно... — Капитан почему-то вздохнул.

Ганешин хотел сказать что-то еще, но тут ряд каменных стеллажей закончился, точнее, прервался, потому что был продолжен тремя метрами далее. А на освободившейся полированной стене был рисунок. Вернее, нужно сказать — панно. Оно нисколько не напоминало древние наскальные рисунки. Ни у каких древних художников не могло быть такой техники, знаний перспективы и прочих открытых с течением столетий фокусов, да и красок таких у пещерных людей не было.

Трехметровое панно очень четко, очень подробно, очень реалистично изображало то ли охоту, то ли войну между людьми и... динозаврами наподобие Т. рексов. Но наиболее поразительным было то, что на стороне людей выступали кентавры с копьями и два циклопа с дубинами.

Этого не могло быть! Этого просто быть не могло! И чем дольше глядел шокированный Ганешин на панно, тем все назойливее проскальзывала в его голове мысль о подделке. Невероятно дорогой, невероятно трудоемкой и одновременно бесцельной, но все же подделке.

— Черт! — прошипел Ганешин и скривился от боли в желудке. — Какова длина... далеко еще до конца? — хрипло спросил он.

— Неизвестно, — ответил капитан. — Мы прошли метров триста, потом прилетел генерал и запретил тут лазать. Велел вызвать специалиста.

Разумеется, военные связались с директором палеонтологического института, он в стране один, а директор — хрыч старый! — рекомендовал профессора Ганешина Сергея Васильевича. Кого же еще?

— И там дальше все черепа? — зачем-то спросил Ганешин.

— Не только, — сказал капитан. — Есть еще и целые скелеты. И какие-то непонятные металлические штуковины. Но мы все это не трогали...

— Целые скелеты, — прошептал Ганешин. — Нет, не может это быть подделкой...

За его спиной шумно сопел солдат с фонарем.

— Пойдемте дальше? — спросил капитан.

— Нет, — резко мотнул головой Ганешин. — Хватит на первый раз. Будем выбираться отсюда.

Он провел лучом фонаря дальше, разрезая тьму прохода — или галереи? — метров на пятнадцать. А дальше резко, словно захлопывая невидимые двери, тьма смыкалась. Ганешин стиснул зубы. Несмотря на нарастающую тяжесть в желудке, на усталость от долгого пути, ему хотелось идти туда, дальше, потому что, может быть, там, в темноте, лежат ответы на все вопросы, в том числе на еще не заданные. Но Ганешин, опытный исследователь, знал, что ничего нельзя делать наобум, что для получения надежных результатов требуется хорошо подготовиться.

— Уходим.

Он развернулся и, сутулясь, пошел вслед за капитаном к выходу. Позади шумно сопел солдат. А Ганешину все казалось, что черепа пустыми глазницами глядят ему вслед, почему-то укоризненно, словно он не сделал чего-то очень важного.

Высокая генеральская палатка была ярко освещена тремя подвешенными к потолку лампочками.

Ганешин отказался от предложенного ужина с коньяком, только попросил кофе и теперь молча сидел, глядя, как генерал с полковником доедают, лихо глуша при этом рюмку за рюмкой.

— А что вы молчите, Сергей Васильевич? — соизволил, наконец, обратить на него внимание Крутилин.

— А что тут говорить? — пожал плечами Ганешин. — Утром я предоставлю вам список людей, которых нужно срочно вызвать сюда, и...

— Каких людей? — перебил его с полным ртом генерал.

— То есть как это — каких? — недоуменно спросил Ганешин. — Ваша находка уникальна. Требуется комплексная экспедиция, чтобы исследовать ее. Здесь нужны не только археологи, но и геологи, историки и даже, представьте себе, литературовед. Когда все соберутся, то будет составлен список необходимого оборудования, разработаны схемы работ, составлены сметы... Надеюсь, ваша организация войдет в число спонсоров. Да вы хотя бы представляете, с чем мы тут столкнулись?

— С проблемой мы тут столкнулись, — перебил его генерал, — вот с чем. Мы вызвали вас сюда для экспертизы и теперь хотим услышать ваше мнение.

— Да вы что думаете, экспертиза — это раз плюнуть? — Ганешин резко отставил пустую чашку. — Это долгая, кропотливая работа десятков, если не сотен, человек...

— Видите ли, Сергей Васильевич, — вкрадчиво сказал рядом с ним полковник Крутилин, — нас, собственно, интересует только один вопрос. Каков возраст всего этого? Разумеется, примерно, навскидку.

— Понятия не имею, — отрезал Ганешин. — Большой. Возраст определяется различными методами, которые требуют времени, оборудования и специалистов.

— А большой — это сколько? — не отставал Крутилин.

— Тысячи лет, — буркнул Ганешин. — Десятки тысяч. Миллионы. Откуда я сейчас знаю, черт побери?

— Выходит, не меньше тысяч лет? — голос Крутилина стал совсем бархатный.

— Не меньше. Скорее всего, гораздо больше.

— Вот и ладушки, — радостно сказал Крутилин. — Это все, что нам требовалось от вас, Сергей Васильевич. Если вы не надумали покушать, то сейчас вас отведут в палатку для отдыха, а утречком подпишете документик о неразглашении и поедете домой. Разумеется, экспертизу мы вам оплатим.

— То есть как — домой? — не понял Ганешин. — Вы шутите? Я же сказал, нужно срочно собирать специалистов...

Он повернулся к полковнику. Крутилин улыбался, но не шутил. Не шутят с такими, как у него, холодными глазами.

Ничего не понимая, Ганешин взглянул на генерала. Генерал сидел, опустив глаза. Лицо его еще больше обрюзгло, морщины углубились.

— Сергей Васильевич, — глухо сказал он, — не будет никаких специалистов, и комплексной экспедиции тоже не будет.

Ганешин попытался что-то сказать, но генерал вдруг стукнул кулаком по столу.

— Не перебивайте меня, дайте договорить! — неожиданно рявкнул он. — Мы же закрытая часть, поскольку занимаемся строительством бункеров для стратегических ракет. «Совершенно секретно. Разглашению не подлежит». Слышали такие формулировки? Так это про нас. У меня приказ. И сроки. А приказы я всегда выполняю. И никакие черепушки мне не помешают.

— Да как вы смеете? — рявкнул в ответ Ганешин. — Это не просто черепа! Это доказательство существования дочеловеческой культуры! Вы можете это понять?! Это материальные свидетельства того, о чем говорится лишь в мифах! Вы должны немедленно звонить! В ваше Министерство обороны, в Кремль, куда угодно! Ваши дурацкие ракеты можно перенести на другое место! Не проблема!..

— Я уже сказал, — гораздо спокойнее повторил генерал. — Все решено. Мне нужно было ваше мнение, что это все не было сооружено в ближайшие годы, что не вернутся сюда вдруг хозяева. А миллионы лет меня не касаются. Все, Сергей Васильевич. Больше не о чем говорить. Прощайте.

Нарастающая в желудке тяжесть вдруг взорвалась острой болью, и Ганешин с трудом сдержался, чтобы не застонать. Очевидно, что-то все же отразилось у него на лице, потому что полковник Крутилин участливо спросил, тронув его за локоть:

— Что с вами, Сергей Васильевич? Вам плохо?

— Дайте воды, — с трудом выдохнул Ганешин, торопливо нашаривая в кармане таблетки.

— Воды! — крикнул, не вставая, Крутилин.

Через секунду в руке Ганешина оказался прохладный стакан. Он выпил сразу две таблетки, поставил стакан и откинулся на спинку стула.

— Сейчас пройдет, — сказал он. — Всего лишь язва, черт ее...

— Конечно, конечно, — покивал головой Крутилин. — Сейчас Тарабукин проводит вас. Поспите, и все пройдет.

Генерал, почему-то тяжело вздыхая, старательно набивал трубку.

Глядя на него, Ганешину вдруг расхотелось спорить, что-то доказывать, орать... Все действительно было решено и пересмотру не подлежало.

Одновременно полезли мысли о том, как трудно будет убедить даже собственного директора института, что все это не дурацкая шутка. И где-то нужно будет искать спонсоров. И хлопот будет выше головы...

И последней пролезла совсем уж подлая мыслишка, что тогда, пожалуй, не выйдет его прошедшая редактуру и одобренная ученым советом монография о заселении древними народами Сибири...

Таблетки подействовали, и боль начала отступать. Да, тяжеловесно подумал Ганешин, плетью обуха не перешибешь. И как ни крути, правы они, эти вояки — отечество нужно защищать...

— Плетью обуха не перешибешь, — пробормотал он и тяжело поднялся со стула.

— Что вы сказали? — переспросил полковник Крутилин.

— Да так, ничего, — махнул рукой Ганешин. — Мне нужно поспать, так что разрешите откланяться, господа военные.

— Всего вам доброго, Сергей Васильевич, — сказал генерал и выпустил из трубки клуб ароматного дыма.

На ум Ганешину почему-то пришла вычитанная давным-давно цитата о том, что «свернул я с широкой дороги, и с тех пор все тянутся передо мной глухие, кривые, заброшенные пути...» Как-то так.

Ганешина качнуло, но его поддержал неизвестно откуда взявшийся капитан Тарабукин. Он обхватил его за плечи, и они вместе вышли из палатки. На улице действительно крапал дождь, еще не серьезный, но, когда Ганешин в сопровождении капитана дошел до выделенной ему палатки, куртка стала сырой.

Палатка для отдыха была маленькой. Усевшись на скрипнувшую раскладушку, Ганешин махнул капитану, и тот понял правильно — ушел, не сказав ни слова. Оставшись один, Ганешин с силой потер ладонями лицо, зачем-то пригладил влажные волосы.

Мысли, мысли не отпускали его, неприятные мысли о том, что он предал то дело, которым занимался всю жизнь. И не просто предал — плетью обуха не перешибешь, — а даже не трепыхался при этом. Стряхнул с морды плевок и пошел себе дальше.

А ведь там целый мир, подумал он. Там доказательства существования неизвестного, совершенно неожиданного мира, мира, в котором бегают кентавры и сатиры, а в кустах прячутся наяды. И могучие, страшные циклопы живут в неприступных горах. И теперь все это будет уничтожено, растерто в порошок по приказу одного старого генерала и с согласия одного старого археолога...

Впрочем, почему обязательно уничтожено? Да нет, генерал Калябин просто блефует. Когда это военные отказывались от возможности заполучить в свои лапы новое, небывалое оружие? А капитан говорил о каких-то механизмах в дальних галереях.

Ганешин усмехнулся. Вот и нашел себе оправдание, подумал он. Разумеется, ничего уничтожаться не будет, все будет исследовано, но это будут уже другие, военные исследования под грифом «Совершенно секретно».

И может, когда-нибудь гриф этот будет снят и изумленное человечество получит новое, небывалое представление о прошлом.

Ганешин вздохнул, но на этот раз легко, словно освободившись от гнетущей тяжести, и лег на раскладушку. Нужно действительно отдохнуть. Предстоял долгий, восьмичасовой путь домой.