«Тик-так»: как Марсель Бетризе начал создавать свои удивительные часы
Есть такое мнение: дескать, многие выдающиеся люди в детстве имели проблемы со школой: от двоек-троек по отдельным предметам до полной неспособности учиться и нормально общаться со сверстниками. В подтверждение часто указывают на Альберта Эйнштейна, который по окончании гимназии не смог получить аттестат зрелости и только со второй попытки поступил в Цюрихский политехникум. Говорят, дескать, гениальный человек гениален с детства и в рамках стандартной школьной программы ему попросту тесно и скучно. Насколько это можно считать тенденцией — трудно судить, ведь примеров обратного — когда ребенок отлично успевал в школе, а потом стал великим — тоже немало.
Герой нашей истории — «плюс один» в копилку примеров гипотезы о гениальных двоечниках. Маленький Марсель Бетризе был скверным учеником. В 1976 году его вообще исключили из школы с крайне низким баллом.
Шло время. Мальчик рос странным — фантазером, романтиком и разгильдяем. В 1986 году им овладела жажда странствий, и за несколько лет он отмотал не один десяток тысяч километров, где автостопом, где на велосипеде или пешком, побывав в 65 странах на четырех континентах, лазил по скалам, спал под открытым небом и кормил собой международную комариную братию. Охота к перемене мест оставила его так же внезапно, как и пришла. В 1991 году он осел в городке Сьон, что на западе Швейцарии, и, пару лет поработав наемным сотрудником, открыл собственную мастерскую по ремонту электробытовой техники.
CD-проигрыватели из хлама
Нередко Марселю Бетризе приносили поломанные проигрыватели компакт-дисков самых разных конструкций, и он, некоторое время поковырявшись и поняв, как там что работает, возвращал их к жизни. Обладая неуемной фантазией, любопытством, а также склонностью и способностью (вопреки предсказаниям его школьных учителей) мастерить руками всякие штуки, Марсель с какого-то момента стал делать собственные CD-проигрыватели. Очень странные проигрыватели.
Разных деталей, пригодных для изготовления электрической и механической начинки плееров, у него скопилось достаточно, периодически он совершал набеги на городские свалки, и если ему на глаза попадались живописные обломки — тащил их к себе в мастерскую. Спустя несколько дней эти хреновины начинали играть музыку, правда, сомнительного качества.
Были среди них плеер, где диск вращался между стекол корабельного иллюминатора, и плеер, сделанный из музыкального инструмента трубы, плеер — швейная машинка и плеер — машинка пишущая. Но наиболее любопытная конструкция — это, пожалуй, CD-проигрыватель, считывающую лазерную головку которого мастер разместил на внешней подвижной «лапке», как на старинных патефонах. Все франкенштейновы монстры реально работали- другое дело, что, закончив, Марсель Бетризе терял к своим творениям всякий интерес.
Шарики катятся — часики идут
Примерно в это же время Маресль увлекся часами. И катающимися шариками. Шарики катались внутри часов не просто так, а выполняя определенные функции, служа деталями механизмов. Марсель трудился не покладая рук, создавая одну модель за другой. Не переделывая уже законченные часы, он создавал новые, порой с мельчайшими отличиями от предшественников — если ему приходило в голову, как можно сделать лучше. Вообще шарики — это распространенный искус для скульпторов-механиков. Например, в одном из номеров «ПМ» писала о Шебе Леви, посвятившем всю жизнь «шарокатным машинам». Но Леви «гоняет шары» исключительно из эстетических соображений — для Бетризе же они не цель, а средство.
Одним из первых удачных экспериментов с часами и шарами стала модель, которую автор назвал l’Anachrone. Это массивная 2,5-метровая в высоту конструкция из стали, латуни и дерева (300 кг веса не шутка) с метровой длины маятником, который раскачивают падающие шары, подаваемые в верхнюю часть конструкции с помощью спирального подъемника. Поскольку движение и последовательность шаров трудно предсказать с точностью, необходимой для определения времени, то их заложено внутрь с запасом: всего в системе циркулируют 450 шаров, лишние, попав наверх, сбрасываются обратно в поддон, минуя механизм, управляющий маятником.
Самые же первые часы, сделанные Марселем Бетризе — Brouillon («Черновик»), — вообще не походили на устройство для измерения времени: у них не было стрелок, циферблата, маятника, зато во множестве присутствовали распорки, растяжки, желобки, трубки и даже медный колоколец вроде корабельной рынды. Помните, в мультфильме про кота Леопольда зловредные мыши придумали сложное устройство из множества разных предметов, результат работы которого должен был упасть на голову добрейшего кота в виде арбуза? Вот это оно, то самое, в первом приближении. Кстати, подобные конструкции являются самостоятельным направлением кинетического искусства и называются «машинами Руба Голдберга».
Впоследствии Марсель собрал несколько моделей часов с шаровым приводом. Например, Florence — до крайности упрощенный вариант l’Anachrone, чрезвычайно точный механизм, при правильной настройке дающий погрешность не более 1 — 4 секунд в месяц, или Aprilia — часы из где-то подобранных Марселем частей мотоциклов и велосипедов.
Заканчивая рассказ о часах, нельзя не сказать о двух уникальных конструкциях, подобных которым не делал до Марселя Бетризе никто: Le Chronolithe и Conti. Это радиометрические часы, трехкилограммовый маятник которых качается, используя радиометрический эффект. Эффект, открытый в 1873 году сэром Уильямом Круксом, заключается в самопроизвольном движении неравномерно нагретого объекта в разреженном газе. В данном случае мы можем видеть маятник, помещенный в стеклянную трубку, из которой откачан воздух, и две лампы, освещающие (и нагревающие) этот маятник. Первоначальный импульс дается маятнику извне с помощью магнита, настройка также осуществляется магнитами — всего в конструкции их четыре.
Рассеянный гений
Если для кого-то непременный атрибут гениальности — это рассеянность, то Марсель Бетризе самый настоящий гений, он постоянно забывает самые элементарные вещи. Это неспроста: когда Марсель увлекается очередным своим художественно-техническим проектом, он настолько уходит в него с головой, что не способен думать или говорить о чем-то другом. Еще один штрих к портрету мастера — равнодушие к славе и деньгам: необычные вещи, которые он делает, имеют в его глазах ценность сами по себе, а не как экспонаты выставок или аукционные лоты — причем исключительно в процессе, до того момента, пока работа не будет закончена. Впрочем, по окончании одной работы мастер тут же берется за другую. И так без конца — как маятник Фуко.